То и дело подскакивая на ухабах просёлочной дороги, Данилка сидел в телеге грустный. Уткнувшись подбородком в старый кожаный чемодан – раритет, с которым мама всегда его отправляла то в лагерь, то в санаторий – он думал о предстоящем отдыхе. Но разве это можно было назвать отдыхом? В то время как его одногодки уже давно разъезжали с родителями кто на Чёрное море, кто в Грецию, выбор у Данилки был невелик. Каждый год ему как «чебедешнику» (часто болеющему ребёнку) полагалась путёвка в лагерь санаторного типа, пребывание в котором мальчуган находил ужасно скучным. Разнообразием для него служил месяц отдыха в деревне, но на этом список «интересных поездок» заканчивался.
Что касалось лагерей, где помимо одной-двух экскурсий в местные краеведческие музеи, которые были похожи один на другой, силами пребывающих в них детей иногда устраивались или концерты, или ставились сказки, примечательного больше ничего не было. Да как можно было назвать отдыхом то, что состояло из одних только ограничений и слова «нельзя»? За территорию нельзя. В лесу собирать ягоды нельзя. Купаться в бассейне (кто вообще додумался назвать эту бетонную коробчонку, вода в которой даже трёхлетнему малышу не доставала до шеи, бассейном?) нельзя. Даже на вечерних танцах дольше, чем двадцать один ноль-ноль задерживаться нельзя.
В деревне, правда, было немного повеселее. Дородная и всегда весёлая мамина тётка – Ефросинья Ивановна – неизменно встречала Данилку широкими объятиями, потом долго тискала и целовала, приговаривая: «Вырос-то, вырос-то как, мальчик мой!» Хлопотала она у печки во время нахождения сыночка своей любимой племянницы в Добрынинском постоянно, так что на ассортимент подаваемых к обеду блюд Данилка при всём желании пожаловаться не мог. Но всё равно, как вспоминал о том, что пока он гонялся за кузнечиками да бабочками или помогал Ефросинье Ивановне пилить дрова, друзья его в это же самое время плескались в морских волнах или загорали под яркими лучами солнца где-нибудь в Турции, настроение неизменно портилось.
‒ Мальчик мой! – подъехав через полчаса к знакомому дому, услышал он, и тотчас был сграбастан сильными руками тёти Фроси.
‒ А как вырос-то! А как возмужал-то! А как… ‒ и добрая толстая тётка подмигнула ему, ‒ похорошел-то! Ну, пойдём-пойдём в дом, ‒ и она приподняла Данилкин «раритет». – Боже мой, что только запихала тебе мамка туда?
‒ Не знаю, ‒ вздохнул тот, так некстати вспомнив о том, как соседский Игорь хвалился, что его отец всю семью везет через неделю в Египет. – Опять, наверное, как всегда кучу маек да носков. Да рубашки какие-нибудь старые, которые дома уже не поносишь.
‒ А ты не грусти. Не грусти, – положила ему на плечо руку тётя Фрося. – Сейчас пообедаешь – купаться с тобой пойдём. Мы теперь знаешь, куда купаться-то ходим?
‒ Куда? – вспоминая про маленькое тёплое озеро, которое находилось в двух шагах от дома Ефросиньи Ивановны, ‒ поднял глаза Данилка.
‒ К церкви, ‒ тихо произнесла тётушка. – Наше-то озерцо местное совсем от жары посохло, ‒ так мы теперь на реку ходим.
‒ На Клязьму что ль? – удивился Данилка. – Так в ней же вода холодная, вы же сами мне говорили.
‒ Зачем на Клязьму? – удивилась Ефросинья Ивановна. – Чай Нерль совсем рядом течёт. В ней в жару и купаемся теперь.
***
‒ Ты крещён ли? – и Сергей Герасимович откинул Данилке чёлку назад.
‒ Крещён, крещён, батюшка. Крещён, касатик, ‒ заговорила тётя Фрося, ‒ ужотко в этом и не сомневайся. Самолично настояла, чтобы Данилушку после того, как он народился, в три месяца окрестили.
«Батюшка», который был моложе Ефросиньи Ивановны лет на десять и был совсем не церковным служителем, а местным учителем, произнёс:
‒ Хорошо. Так значит, понравились тебе места наши?
‒ Не совсем, ‒ честно признался Данилка. – Я хотел бы на море поехать. Или в Египет. Или ещё куда.
‒ Ну, это… ‒ и Сергей Герасимович махнул рукой, ‒ никуда от тебя не убежит, парень. Все эти заграницы только и хороши, что на один раз только. Раз приедешь – и больше не захочешь.
‒ Почему? – искренне удивился Данилка, ‒ вон Егор с мамой каждый год в Турцию ездят. И, приезжая, никогда не говорят, что им там скучно. А, наоборот, кучу фотографий ещё с собой привозят.
‒ Таких стран, как Турция, штук двадцать в России поместится, ‒ улыбнулся Сергей Герасимович, ‒ и ездить туда хорошо только отдыхать. А интереса никакого. А Россию-матушку за всю жизнь при желании не изъездишь. Вот как она велика. Да и фотографий в России можно сделать куда больше, чем в какой-нибудь другой стране.
‒ Да ладно! – внезапно раздалось рядом. Это тётя Фрося принесла в комнату чайник и тарелку свежеиспеченных булочек и услышала конец разговора учителя с мальчиком. – Нешто целых двадцать Турций можно в России разместить?
‒ Если не больше, ‒ кивнул Сергей Герасимович. – Но дело не в том, сколько страна по величине своей занимает. А в том, сколько в ней интересных вещей можно увидеть. В России, например, даже в небольшом городке есть что-то своё. Причём в каждом городке. Ты вот купаться ходил, мимо церкви шёл поди?
‒ Ну… да, — задержался Данилка с ответом. – А что? Нельзя на реку мимо церкви идти?
‒ Отчего же нельзя? – засмеялся Сергей Герасимович, ‒ очень даже можно! И нужно! Сотвори крестное знамение перед тем, как купаться идёшь – и ступай себе смело. А скажи-ка, любезный ты мой, понравился ли тебе храм?
‒ Понравился, ‒ закивал Данилка. – Вот храм понравился. Мы когда на телеге издалека ехали, я его видел. Мне показалось, что он на берегу стоит и в воде отражается. А вчера ходили купаться с тётей Фросей – так я понял, что он далеко от воды стоит. Но всё равно немного отражается в ней.
‒ Тут историки уж которое время бьются, ‒ задумчиво проговорил учитель, ‒ а столько загадок, сколько этот храм задал теперешнему люду – и представить себе сложно. Ты, дружок, в какой класс перешёл?
‒ В пятый, ‒ гордо ответил Данилка. – И начальную школу с одной четверкой закончил, остальные все пятёрки.
‒ Стало быть, почти отличник, ‒ усмехнулся Андрей Герасимович, ‒ что же приятно с таким умным человеком дело иметь. А историю храма нашего знаешь?
‒ Немножечко, ‒ неуверенно начал мальчик, ‒ тётя Фрося рассказывала мне про него, пока на реку шли.
‒ Тогда слушай, ‒ и учитель пододвинулся на табуретке поближе к столу. – Храм этот был построен по велению Андрея Боголюбского. Слышал, наверное, о таком. И мимо Боголюбово проезжал, ‒ начал Сергей Герасимович.
‒ Конечно, ‒ с готовностью ответил Данилка, ‒ мы как на машине в Москву едем, так всегда он слева остаётся.
‒ Андрей Боголюбский, конечно, сам церковь не строил, ‒ продолжал Сергей Герасимович, ‒ он для этого работников из-за границы выписал.
‒ Как это выписал? – удивился Данилка. – Как лекарство на рецептах выписывают?
‒ Ну, нет, конечно, ‒ засмеялся Сергей Герасимович, ‒ это просто так говорится, что выписал. На самом деле он их просто пригласил, чтобы они храм построили. Только хороших строителей в те времена не так уж много было, их с Запада часто к нам приглашали, целыми артелями. Мастера же такими умельцами были, что возвели храм всего за год. В наши дни такое можно себе представить, но ты прикинь да посчитай, сколько сейчас мощной техники имеется! С её помощью грех не построить. А вот тогда, когда из всей техники одни только руки человеческие были – каково оно?
‒ Не знаю, ‒ тихо сказал Данилка, которого ещё днём потрясла высота храма. Теперь же, когда Сергей Герасимович рассказал о том, что всё это было сделано только руками людей безо всяких машин, он удивился ещё больше.
‒ А правда ведь, что церковь эта была посвящена просто матушке Богородице? – снова вступила в разговор Ефросинья Ивановна. – И только потом назвали её в честь Покрова?
‒ Вот это правда, ‒ кивнул Сергей Герасимович, поворачиваясь к ней лицом, ‒ вообще Андрей Боголюбский очень трепетно относился к почитанию Богородицы, и практически все храмы, которые были построены под его началом, были посвящены именно Пресвятой Владычице. Но вот этот храм, который в наших краях расположен, он единственный, который назван в честь Покрова. Разные истории по этому поводу можно услышать, но ведь Богородица наши владимирские земли никогда своим попечением не оставляла. Всю жизнь мы словно как под её покровом живём. Да и вообще, за двести лет, что после постройки храма прошли, нигде во имя Покрова церквей больше не возводилось.
‒ А ещё там наверху, я заметил, разные фигурки есть, ‒ вставил Данилка, ‒ как будто из камня вырезанные.
‒ Так они и есть из камней вырезанные, ‒ подтвердил Сергей Герасимович. – С трёх сторон на стенах библейский царь Давид изображен. Слышал, наверное, это имя. Его, кстати, европейские строители часто использовали в архитектуре, как символ мудрости и справедливости. А рядом с ним можно львов увидеть. Львы, скажу я вам, часто изображались на гербах владимирских князей. Так что совсем неудивительно, что на храме Покрова на Нерли встречаются львы, да всё в разных видах.
‒ Там ещё и птицы есть, ‒ поспешил сказать Данилка, ‒ они прямо около царя…
‒ Давида, ‒ подсказал Сергей Герасимович, ‒ располагаются. А знаешь, почему?
‒ Нет, ‒ честно признался мальчик.
‒ Это не просто птицы, ‒ продолжил рассказ Сергей Герасимович, ‒ это голуби. А голубь является символом мира, вот что важно. Лев – символ мудрости, а голубь – символ мира. Это очень хорошая пара, ‒ закончил учитель и придвинул к себе стакан с чаем.
‒ Ох, больно ты занятно рассказываешь, батюшка, ‒ вставила Ефросинья Ивановна. – Ты заходи к нам в гости почаще. Пока
Данилушка тут, ещё расскажешь ему что-нибудь. А заодно и я послушаю. Не всё же тебе приходить мне помогать дрова колоть. Рассказами нас тоже побалуешь.
‒ Приду, ‒ заверил Сергей Герасимович, ‒ и отхлебнул чай из граненого стакана. – Я много чего знаю про этот и про другие храмы. Сам-то географию преподаю, а историей увлекаюсь.
‒ А история – она, брат, штука интересная, ‒ и он, снова улыбнувшись, посмотрел на Данилку, который продолжал смотреть на него во все глаза. – Её лучше не по учебникам изучать, а вот так, по рассказам да тому, что сам увидел. Так-то оно куда интереснее будет.