Историк Джон Шемякин — о «философском пароходе», эмигрантских распрях и подростковых комплексах интеллигенции

Историк Джон Шемякин рассказал «Снобу» о том, почему большевики в 1922 году решили выдворить, а не расстреливать интеллигенцию, в чем ее сходство и различия с эмигрантами новой волны, почему наша страна — носитель подросткового травмированного сознания и зачем российскому мыслящему классу нужен миф об «особых страданиях».

Джон Шемякин

Насколько плохо обстояли дела у России в начале 1920-х?

К 1920-м большевики находились в очень шатком положении: в стране был голод, сказывались последствия Гражданской войны и интервенции, в Кронштадте годом ранее случилось вооруженное восстание матросов, а еще на юге происходили страшные вещи с участием всевозможных анархистских формирований… При этом наступила эпоха НЭПа — и многие этого шага решительно не поняли. Еще вчера власти сообщали о военном коммунизме и необходимости бороться с капиталистами-угнетателями, а сегодня повсюду процветает частный бизнес. Как это понять? Вот в таких условиях большевикам необходимо было показать, что они — власть, но они не хотели никого расстреливать.

С этого и началась история «философского парохода»?

Не совсем. В 1921-м Горький обращается к Ленину с предложением объединиться с либеральной интеллигенцией, которая якобы готова протянуть руку помощи в борьбе с голодом. Летом большевики вместе с ними организовывают комитет помощи голодающим — Помгол. Большевики попытались сотрудничать с этой либеральной интеллигенцией, но всего за два месяца им стало очевидно, что сотрудничество просто невозможно из-за огромного количества претензий либералов к большевикам. Общая работа из-за этого была парализована. А в это время тысячи людей умирали от голода.

Кстати, Запад внес свой вклад в раскол Помгола. Летом 1921-го там моментально стали говорить о том, что большевики полезли на брюхе умолять интеллигенцию им помочь, что советской власти осталось недолго… Запад раскручивал идею о том, что Помгол — будущее правительство России. А большевики были очень мнительными. Они денно и нощно сражались по всем фронтам, нервы у них были на пределе, поэтому терпеть такие заявления не стали. В итоге Помгол был расформирован.

И поэтому Ленин написал в ЦК о необходимости выслать несколько сотен представителей интеллигенции из страны?

В то же время в стране расцветали частные издательства — всего их было около девятисот. В этих издательствах люди печатали буквально любую информацию практически бесцензурно. Страна в таком положении стала питательной средой для распространения любых политических воззрений. Свое слово успели сказать и толстовцы, и националисты всех мастей, и католики, и евангелисты, и монархисты… Это явление сопоставимо разве что с проведением интернета. Такая пестрота политических высказываний в условиях страшного государственного кризиса была попросту идеологически опасной, это угрожало самому существованию государства. И Ленин не выдержал.

Пароход «Обер-бургомистр Хакен»

Никакого письма о высылке нескольких сотен интеллигентов, по сути, не было — было его письмо членам Политбюро с приказом обратить внимание на деятельность этих издательств. Особенно сильно разъярили Ленина издание «Новое Россия» и журнал «Экономист». Долмата Лутохина, главного редактора «Экономиста», Ленин считал первым кандидатом на высылку — из-за нескрываемой ненависти Лутохина к советской власти, транслируемой в журнале. И Лутохина действительно выслали в 1922 году, только не на пароходе, а на паровозе. Кстати, в 1927-м он вернулся в Союз и работал старшим сотрудником в НИИ бумажной промышленности (умер в Ленинграде, в декабре 1941 года, не пережив первую блокадную зиму — Прим. ред.). Собственно, эта его высылка и стала началом событий, которые назвали «философским пароходом».

По какому принципу выбирались люди, которых решено было депортировать? Насколько это был случайный выбор?

Мы до сих пор не знаем точно, скольких людей депортировали. Примерно 246 человек в три потока. В первую очередь, высылали гуманитариев, тех, кто мог формировать повестку и обладал навыками влияния на массового зрителя или читателя. Это писатели, преподаватели вузов, философы. Во вторую очередь — экономисты. В третью — украинские и грузинские националисты. Но среди этих трех групп огромное количество тех, кто случайно подвернулся под руку и был выслан ни за что.

Эти люди представляли реальную экзистенциальную угрозу советской власти?

Если взять их всех вместе — да, они могли представлять угрозу. Советская власть в те годы была крайне слаба. Это была партия революции, захватов и побед, но обустройство мирной жизни стало для нее вызовом. У партии не было планов по строительству предприятий, по изменению системы образования. В принципе не было идей о том, что делать с детьми, как их воспитывать, что им рассказывать на уроках истории, если сейчас кругом — НЭП и капитализм, а мы — страна, которая с мировым капитализмом должна бороться.

Поэтому вузовские преподаватели и представляли для большевиков угрозу. Если ректор Петербургского или Казанского университета видит, что он совершенно чужд эпохе, что студенты его не слушают и никто вообще не понимает, что вокруг происходит, — он неизбежно радикализируется. И начинает вещать совсем не то, что надо. А стране нужны лояльные инженеры, строители, врачи. И вот вопрос: как из студента вырастет лояльный власти профессионал, если ему преподает радикальный антибольшевик? Это чревато радикализацией молодежи, которой тоже нельзя будет доверять. Вдруг такой инженер на своем посту будет убежденным вредителем или идейным диверсантом. Поэтому в 1922 году большевики для острастки выслали большое количество университетских преподавателей.

Почему тогда их решили выслать, а не посадить или расстрелять, как идеологических врагов?

Потому что большевики — умные люди, а не маньяки, которые всех расстреливают или сажают. К 1920-м никого нельзя было шокировать расстрелом или подобной экстремальной мерой наказания. Это было совершенно заурядным делом на фоне всех ужасов непрекращающихся боевых действий Гражданской войны. Чтобы публика ахнула — расстреливать идеологического врага было уже как-то несерьезно. Надо было рвать его на куски. Но зачем это делать? Вероятно, у большевиков была злорадная надежда, что новые высылаемые окончательно расколют белую эмиграцию на множество враждующих островков. Собственно, так оно и произошло, расчет оказался верным.

Русские эмигранты прибывают в Нью-Йорк, 1921 год

В 1919 году на пароходе «Буфорд» из Нью-Йорка были высланы за левые взгляды 249 уроженцев Российской Империи. Большевики «подглядели» эту практику у американцев?

Конечно, большевики знали об этом. Но американцы высылали работяг и радикалов, анархистов и коммунистов, некоторые из которых успели отсидеть за политические убийства. Американцы не стеснялись говорить: да, эти люди представляют угрозу для нашего государства, у нас в стране происходят страшные социальные потрясения, профсоюзные стачки, на заводах убивают управляющих, шахтеры расстреливают «предателей» народных интересов прямо на городских площадях… Чтобы прижать к ногтю радикалов и профсоюзы, нужно было выдавить из страны тех, кто был способен взяться за оружие и показать себя в деле.

А мы высылали интеллигентов, идеологов, лидеров общественных мнений, в том числе и родоначальников марксизма — например, Потресова, который вместе с Лениным и Плехановым создавал партию марксистов в России.

В каких условиях проходила высылка людей? Большевики оказались гуманнее американцев?

До отправки депортируемых на «Буфорде» американцы держали этих людей в тюрьмах. Потом без вещей швырнули их в трюмы военно-грузового судна, приставив вооруженную охрану. А в трюмах воды было по колено. Только женщинам разрешили расположиться в каютах. При этом даже капитан «Буфорда» не знал, куда они плывут. У него был приказ: распечатать конверт с информацией о порте прибытия лишь спустя сутки после выхода судна в Атлантический океан. А большевики позволили высылаемым расположиться в каютах и вагонах первого класса, приехать к пароходам и поездам на автомобилях. И заранее предупредили всех, что они будут высланы. Им выплатили жалованье напоследок на три месяца вперед. Даже оформили для них визы в пять европейских стран.

Почему так получается, что русская интеллигенция почти никак не осмысляет политические репрессии и депортации, проводимые Западом? Почему про тот же «красный ковчег» из США у нас почти не вспоминают?

Советской интеллигенции неоткуда было узнать про такие события. В школах и неспециализированных вузах такого не рассказывали. А еще мы очень эгоистичны: нам все время кажется, что мы больше всех настрадались, что наши репрессии — самые жестокие, что наши политические режимы — самые… Вы понимаете, какие. И свое невежество и эгоизм мы любим объяснять тем, что отечественных светозарных гениев поубивали кровожадные упыри, поэтому культуры не осталось — и поэтому мы сегодня мало что знаем, поэтому у нас в стране все не так.

Кстати, насчет гениев. На мой взгляд, среди всех высланных интерес представляют только четыре персоны — Бердяев, Лосский, Ильин и Сергей Булгаков. Сильно ли депортация остальных повредила русской культуре?

Никакой единой русской культуры не существует и не существовало уже к 1922 году. У нас была низовая, народная культура, была элитарная дворянская культура и городская культура. Они существовали параллельно. Для элитарной культуры, безусловно, какой-то ущерб от этой высылки был. Но большевики были партией модерна, в культурном отношении они были дадаистами — отвергали все прежние цивилизационные смыслы и искали принципиально новые. Потому что вся прежняя европейская культура привела мир к бойне, к Первой мировой войне. И большевики в 1920-х искали новую культуру, поощряли авангардистские эксперименты в искусстве и в философии.

Профессор И. А. Ильин и князь С. Е. Трубецкой. Рисунок И. А. Матусевича, выполненный на борту парохода, плывущего в Германию, 1922 год

Какой прием эмигрантам оказали на Западе?

Им казалось, что в Германии их триумфально встретят. Бердяев должен был выступить перед публикой с пафосной речью, сказать о том, что они — патриоты России, а не беженцы. Мол, у нас есть драматическое несовпадение с большевиками, но народ мы обожаем… А когда пароход причалил, оказалось, что их никто не встречает. Они никому не нужны. Ни журналистам, ни другим русским эмигрантам. Тогда эти люди решают отправиться в Берлин, но и там их никто не чествует. Белая эмиграция считала их коллаборационистами, замаранными сотрудничеством с Лениным, потому что они виделись с Лениным, не пытались спасти царя, сидели во время Гражданской войны в Петрограде, а не воевали за белых, то есть ничем не отличались от большевиков в глазах эмигрантов первой волны.

То есть раскол в эмигрантских кругах возник уже к 1920-м?

Да, они начинают в буквальном смысле убивать друг друга. Накануне прибытия «философского парохода» два молодых человека, Сергей Таборицкий и Петр Шабельский-Борк, распевая «Боже, царя храни», пришли на выступление профессора Милюкова и начали в него стрелять из револьверов. На одного из них бросился отец Набокова, видный юрист и политический деятель, и тогда второй террорист, Таборицкий, трижды выстрелил ему в спину. А потом они оттолкнули тело Набокова-старшего и открыли огонь по толпе, которая кинулась их рвать. В итоге — еще семь раненых. Дело было в Берлине. А ведь это были благородные русские люди, казалось бы, с одинаковыми чаяниями. Как только человек оказывается за пределами темной зловещей России — он моментально начинает звереть по отношению к своим бывшим соотечественникам, таким же эмигрантам. Это неизбежно, это показала история.

Этих двух молодых людей арестовали, дали им четырнадцать лет тюрьмы, но довольно быстро амнистировали — потому что немцам всегда интересно посмотреть, как русские эмигранты истребляют друг друга. Потом два этих товарища станут активными сторонниками нацизма. Таборицкий еще и умрет в 1980 году.

Как в целом сложилась жизнь наших эмигрантов поневоле за границей?

Если вы посмотрите на список высланных, вы увидите следующую горькую вещь: у тех, кто вернулся в СССР, четко обозначены даты рождения и смерти. А у большинства оставшихся на чужбине вместо даты смерти — знак вопроса. Никто не знает, как сложилась их судьба. Они ушли из России в небытие. Здесь они были яркими, сводящими с ума, а там их ждала незаметная жизнь, они стали призраками. А ведь их высылали вместе с семьями, которые разделили их печальную участь… Конечно, на Западе кто-то из них тоже смог ярко проявиться, но это были люди с именем и возможностями — как Бердяев. То есть единицы.

Русские эмигранты во Франции, 1920 год 

«Философский пароход» часто называют позорной страницей нашей истории, трагедией. Кто во всей этой драме больше виноват — интеллигенция или большевики?

«Философский пароход» — это удивительная и печальная история в духе Феллини, а не позор и ужас. В 1922 году интеллигенция впервые поняла, что она нашей стране не нужна. Великую империю сдало большевикам Временное правительство, то есть интеллигенция — с ее потрясающей наивностью, чистоплюйством и склонностью переругиваться между собой в публичной сфере. И даже когда Ленин согласился пожать интеллигенции руку и организовать Помгол, интеллигенция попыталась шантажировать большевиков и диктовать свои требования. Они говорили Ленину, что им нужно поехать в Европу и унизительно просить мировое сообщество, чтобы в Россию соизволили приехать специальные эмиссары, которые будут контролировать деятельность советской власти по ликвидации голода. Иначе никакой помощи большевики не получат. А еще Запад заявил, что даст продовольствие только в обмен на сокровища Эрмитажа. Конечно, Ленин психанул, слушая этот бред два месяца подряд.

Церковь тоже отказалась сотрудничать с властью. Она заявила, что будет помогать людям сама по себе, от своего лица, ничего общего с большевиками не имея. В общем, в фонд борьбы с голодом никто из интеллигентов не сдал и двадцати рублей, хотя среди высланных на «философском пароходе» были даже миллиардеры. А в то же время люди умирали от голода тысячами! Неужели нельзя было договориться с ненавистными большевиками хотя бы на время, забыть о разногласиях, лишь бы помочь своим страдающим соотечественникам, русским людям? У меня скулы сводит от злости на этих персонажей.

Получается, главная трагедия России в ХХ веке — невозможность внутренней коммуникации?

Да. Людям легче бить друг друга, чем общаться друг с другом. Наша страна и ее мыслящее сословие — обладатели травмированного подросткового сознания: все против меня, я против мира, но я требую, чтобы меня уважали люди, которых я презираю. Мы до сих пор хотим, чтобы нас уважала Америка и Европа, хотя сами их ни во что не ставим и уважать не собираемся. Вопрос: зачем нам нужно чье-то одобрение?

Ленин в письме к Дзержинскому называл депортируемых «военными шпионами» и «пособниками Антанты». Эта риторика чем-то отличается от той, которая сегодня объявляет многих россиян иноагентами? И имеют ли основание слова Ленина?

«Иноагент» или «шпион Антанты» — это не прямое обвинение в шпионаже, а маркер, которым метят тех людей, чья позиция не удовлетворяет власть. Разумеется, никто, кроме Ленина, не считал в те годы Лосского агентом Антанты. Но сегодня позиция того же Макаревича* (*Минюст РФ присвоил статус иноагента) вызывает отторжение у подавляющей части населения страны. Объявление их иноагентами или шпионами — не более чем маркирование: «вы достигли красной черты». Настоящих шпионов винтят не так, за ними следят, пытаются перевербовать…

Русские эмигранты во Франции, 1917 год

Те, кто уезжает из России сегодня, зачастую сравнивают себя с эмигрантами тех лет. Что вы думаете об этом? Чем они похожи и чем непохожи?

Похожи они только одним — они никому не нужны. Мы не интересны Западу — ни первая волна эмигрантов, ни вторая, ни все последующие, включая сегодняшнюю. К самому явлению под названием «Россия» Запад никогда не испытывал симпатии. С точки зрения западного прагматического мышления, мы — группа людей, которые сидят на грандиозных ресурсах и вредничают, не хотят их никому отдавать в то время, когда нам нужно мило умереть и освободить место для кого-то получше. Запад к нам приходит с концепцией очищения земли от неказистого населения, не вступая в переговоры — вспомните Гитлера, Наполеона и всех остальных.

А отличие — в том, что белые эмигранты, уходящие из того же Крыма в конце Гражданской войны тысячами, хотя бы были храбрыми. Не в пример сегодняшним эмигрантам, которые нуждаются в самоактуализации через напяливание чужих вериг, через сравнения себя с кем-то из прошлого. Я считаю людей, сравнивающих себя сегодня с героями Ледяного похода Корнилова, просто мразями.

Их возвращение в Россию будет похоже на возвращение интеллигенции, эмигрировавшей в 1920-х?

Те люди, которые покинули Россию в 1920-х, реально боролись, теряли близких, теряли все свои средства к существованию, все сбережения и имущество. А сейчас человек сидит в Грузии, имея бизнес где-нибудь в Самаре, и думает, что он герой или пострадавший. Сейчас не все уезжают в знак непримиримого протеста. Многие уехали из-за экзистенциального ужаса, который их охватил и с которым они не смогли справиться. И 80% вернутся назад, ничего страшного с ними не случится, никто не будет водить их по площадям с позорными табличками. Но не надо себя ни с кем сравнивать. Кстати, многие мечтают вернуться верхом на чужих танках в качестве гауляйтеров или судей. Они считают себя вправе судить кого-либо просто потому, что уехали в Ереван…

В свое время казаки атамана Семенова и многие другие белые эмигранты оказались в Шанхае. При слове «Советы» у них от ненависти шерсть на загривках поднималась. А в 1945 году, после капитуляции Японии, эти же люди вешали на своих домах флаги СССР и радостно пели советский гимн. За двадцать с лишним лет в головах этих людей произошла целебная трансформация: они поняли, что на ненависти жизнь строить невозможно.

Беседовал Алексей Черников