Нина Пушкова: «Мое отношение ко времени Ельцина видно из моих книг»

— Нина Васильевна, на презентации в Московском доме книги вы сказали, что Ника «возрожденный» персонаж. Объясните причины ее «воскресения».

— Дело в том, что в первой версии книги моя героиня погибала. Но все читатели рукописи, прежде всего мой муж, требовали «возрождения» Ники. Именно поэтому те же персонажи у меня действуют во второй книге. Ника полюбилась читателям — я это почувствовала на презентациях в Санкт-Петербурге, Новосибирске, в Крыму, а также во Франции, на Кипре и в Греции, где прошли презентации «Богини победы».

— И все же зачем понадобилось переиздание?

— Версия «Богини победы» 2018 года быстро разошлась, поэтому издательство предложило под одной обложкой опубликовать два романа, тем более что я пишу третью книгу. Дилогия станет трилогией.

Между книгами о краденых бриллиантах и эликсире для Сталина был временной разрыв. То, что теперь они вышли интегрально, придает повествованию последовательность.

— Как вы определяете жанр своей книги? Мне она напомнила боевики 90-х, но как если бы они были намного лучше «прописаны». Вы считаете термин «боевик» ругательным?

— Нет, не считаю, но он не имеет прямого отношения к моей книге.

— Даже несмотря на приключенческую и детективную канву?

— Работая над книгой, я искала ответ на вопрос, как в приключенческом жанре можно отразить дилеммы христианских заповедей. Их не так много, и главные из них «не убий» и «не укради».

Я сравнивала свою книгу с хрестоматийным романом Камю, в котором нарушение первой заповеди лишено всякого смысла и идет от распада личности убийцы. У Достоевского убийство идет от бунта личности. Пушкин в «Пиковой даме» поднимает тему доведения до убийства, как сказали бы сейчас. Я играла в театральных этюдах сцену «Герман и графиня» и понимаю, что у Пушкина Герман фактически становится убийцей от алчности и ультраэгоизма.

Моя же героиня попадает в обстоятельства, при которых нарушает заповедь «не укради» — она ворует бандитские бриллианты, нажитые абсолютно незаконным путем. Но стараясь избежать морализаторства, я задавалась вопросом: моральный императив абсолютен или относителен? Если отец идет на кражу, чтобы спасти голодных детей, мы его осуждаем? До какой грани имеет право человек дойти в собственной самозащите? Воздается ли ему за стремление сохранить себя в ситуации, связанной с потерей личности?

Моя Ника — сирота. Познакомившись с ночной жизнью Москвы в середине девяностых, она могла стать проституткой. Сколько тогда девушек выбирало «легкие деньги»? Она могла и погибнуть, как до сих пор гибнут русские модели и супермодели.

Я убеждена, что, нарушив общественные нормы, она не переступила нравственный закон, победив обстоятельства, унижавшие ее человеческое достоинство.

— Христианские представления о добре и зле четко поляризованы, нет никакой «лжи во благо» и допущения «грабежа награбленного». У вас же я вижу романную реализацию знака Дао, принципа Инь/Ян, где в белом есть черное, а в черном — белое. Возьмем цитату из книги, где главный герой восклицает: «А то, что сделали со страной, не преступление? По сравнению с теми, кто сейчас все разворовывает со страшной силой, мы дети невинные».

— Отвечая на ваш вопрос, скажу, что наши представления порой слишком категоричны. Выбор — черное или белое — исключает оттенки. Жизнь сложнее и многомернее, она не настолько единообразна. Мне ближе система взглядов, где есть оттенки.

— У Киплинга в «Книге джунглей» Маугли узнает от старой кобры историю золотого анкаса (стрекала для управления слоном) с рубиновой ручкой. Каждый раз, покидая хранилище древних сокровищ, золотая штуковина убивала своего очередного владельца. Этим она напомнила похищенные Никой камешки.

— В каком-то смысле это я тоже имела в виду, потому что путь бриллиантов порой очень опасный. Черновое название книги, кстати, было таким: «Кровавое сияние алмазов». Но книга не о драгоценных камнях, а об экзистенциальном выборе. Меня волнует тема фатального выбора, рокового выбора, который совершает человек. Как правило, такой выбор всегда завершается плохо. И история тому подтверждение. Ника, увидев бриллианты и возможность завладеть ими, колеблется какое-то мгновение, как Наполеон, стоящий на границе герцогства Варшавского и решающий, вторгаться ли ему в бескрайние просторы Российской империи. Как Гитлер, который решил напасть на СССР.

Вспомните, как в романе Кормака Маккарти «Старикам тут не место» главный герой забирает мешки с миллионами долларов, оказавшись на месте разборки убитых наркоторговцев. И там автор тоже поднимает проблему личного выбора: взять или не взять. Герой Маккарти взял — и погиб. Моя Ника в первой версии тоже — в наказание за преступление.

Потом я ее оживила, но мне было безумно трудно переписывать текст. Но я переписала и сделала новую концовку — эмоциональную, доказательную.

Генри Миллер говорил: «Писательство, как сама жизнь, есть странствие с целью что-то постичь». Так и человек не книгу читает, а себя постигает. Автор тоже. Я постигла многие вещи через приключенческую форму. Вот вы пытаетесь жанр определить, а я тоже все время пытаюсь понять, в каком же жанре пишу. Мне, я считаю, удалось объединить увлекательное повествование с общественной драмой 90-х. Подать реальность в увлекательной форме.

С супругом Алексеем Пушковым.

Фото: Из личного архива

— «В девяносто первом году люди заснули в одной стране, а проснулись в другой. Стабильный, распланированный строй, к которому все привыкли, хоть и роптали, рухнул и сменился другим, с чуждым, непривычным советскому уху названием «капитализм». Это цитата из «Богини победы», где еще есть художница Лена, не вписавшаяся в новый уклад. Пытались ли вы пробудить сочувствие к миллионам «невписавшихся»?

— Конечно. И я всем героям давала шанс победить трагические обстоятельства, начиная от Николая Ивановича, офицера КГБ, подумывавшего о самоубийстве, когда ему незачем и не на что стало жить. Я дала второй шанс спецагенту Францеву, сетующему на то, что он привык работать на государство, а с распадом СССР государство сместилось в отдельные кабинеты. Сколько таких людей было, честных и порядочных, кто не мог работать на частных лиц? Работать на наглых, зажравшихся, подменивших собой страну, потерявших всякое представление о нравственности «господ»? Именно они породили страшный принцип: «Не можешь найти — укради». Деформация нашего мира присутствует в книге, у меня мало что придумано, многие герои списаны с жизни, они проходили сквозь мою судьбу, многих я хорошо знаю.

Хемингуэя часто упрекали за то, что он пишет все время о Первой мировой войне.

Но так же как западное «потерянное поколение» не могло исторгнуть из себя ту войну, так и мы до сих пор не преодолели 90-е.

— Вы рассказывали на встрече с читателями о лайфхаках контрабанды бриллиантов. В книге Ника обманывает таможенников, переключая их внимание на специально вложенный в багаж кинжал. Его заметили, а камешки, укрытые в банке из-под кофе, прозевали. Признайтесь, сами придумали этот ход или консультировались с силовиками, стоящими на страже границ?

— Моим главным консультантом по этим вопросам стал очень известный человек, генерал армии, глава одной из спецслужб. Я узнавала, например, что может понадобиться девушке, если она хочет уйти от преследования.

Он ответил: нужна шапка либо берет, с помощью которых можно быстро поменять «масть». У меня же Ника ушла от британских спецслужб, быстро вывернув наизнанку ветровку. Ей удается «раствориться», и это нужно было изобразить максимально правдиво. Какие-то вещи я смотрела в Интернете, например какие наколки были у заключенных, мне это нужно было для действия.

— На первых страницах «Эликсира бессмертия» возникают медиамагнат Вересовский и аббревиатура ОРТ с несколько измененной расшифровкой — «Отечественное Российское телевидение». А дальше будут тайные препараты для продления жизни Сталина, секретные советские разработки, погони и разведческие фишки, но это интереснее читать, чем пересказывать. Давайте поговорим о Вересовском.

— Я знала Бориса Березовского как фактического владельца ОРТ — я тогда делала для канала документальные фильмы. Не раз наблюдала его в Давосе, поэтому Давос и наши олигархи в книге живые. О мировых элитах я знаю не понаслышке. Ряд сцен из книги с участием Вересовского списан буквально с натуры.

— Вы, конечно же, прямо не называете Ельцина, но Ника решает покинуть Россию, вновь увидев на экране телевизора «одутловатое, с заплывшими глазами лицо президента», обещающего «сдавленным голосом процветание, цивилизованные рыночные отношения, новую Россию». Вы дважды пишете об одутловатом лице. Разве через эти строки не прорывается личное отношение?

— А я его и не скрываю. Как я отношусь к Ельцину, видно по моей книге. Россия была сломана. И Борис Николаевич как человек-разрушитель был главным героем этого слома. Я убеждена, что все можно было сделать по-другому. Отделять от себя судьбы страны и отмахиваться, говоря «что было, то прошло», у меня не получается. Хотя наша «интеллигенция» сбросила с себя вину за страшное десятилетие, как ящерица сбрасывает хвост; драма тех лет скатилась с них, как капли воды с дождевика.

— Вы голосовали за Ельцина на выборах?

— Да, но это был голос за перемены. «Мы ждем перемен» Виктора Цоя — это билось в каждой груди. Но перемены породили трагедию. А ведь и меня коснулась эйфория перестройки! А мой муж вообще оказался в гуще событий — в Форосе, где находился арестованный Горбачев.

У нас были две точки обзора, и мы с двух сторон заглянули в пропасть, не предполагая тогда, что пропасть тоже вглядывается в нас. В эту же пропасть смотрели Ника и миллионы наших соотечественников.