DayTimeNews.RU
Шедевром Зверев мог отблагодарить за ночлег или пол-литра. Коллекционеры специально приглашали его домой, ставили подрамник, холст, давали краски и задавали тему цикла. За недели у них возникало целое собрание зверевских картин. Портреты, кошки, самовары, домочадцы, уличные типы, звери в зоопарке… Зверев рисовал все и сразу. Сериями, циклами. Он не мог остановиться, пока не изрисует все, что его захватило в тот момент. За одну ночь он мог написать 100 картин. На портрет у него уходили считаные секунды. Линия, линия, утолщение, мазок – и лицо заказчика возникало на бумаге. И что самое интересное — было похоже! Зверев, словно с потусторонней помощью, умел мгновенно передать и портретное сходство, и характер модели, которую он часто видел впервые в жизни.
Каждый сеанс Зверев превращал в перфоманс. Вспоминает его друг Валерий Силаев:
«Прищурившись, сосредоточив на несколько минут свое внимание на модели, вооружившись пучком кистей или просто тюбиком с краской, и вдруг неожиданно с криком «фоер» («огонь») художник набрасывался на холст или бумагу и несколько минут энергично колдовал, разбрызгивая вокруг себя краску, балагуря и отпуская шуточки в процессе работы. Портретируемый расслаблялся, доверяясь мастеру, а тот вдруг совершенно неожиданно «зверским» голосом орал: «Улыбочка!» Модель вздрагивала, пугаясь, и тут же лицо ее расплывалось в радостной улыбке. Художник делал последний росчерк краской и ставил подпись — все, работа окончена!»
Зверев прекрасно понимал цену своих работ. Словами «садись, деточка, я тебя увековечу» начинался каждый сеанс. Он знал, что его картины войдут в вечность. Но никогда не брал за портрет больших денег: Зверев их панически боялся. Надо сказать, что его имя было известно и за рубежом. Зверева «заказывали» богатые иностранцы, но как только к нему приплывала крупная сумма, он моментально с ней расставался: раздавал случайным собутыльникам, покупал в «Березке» дорогой алкоголь и сигары…
У известного на весь мир художника не было ни жилья, ни мастерской. Он одевался в поношенный пиджак, свитер с чужого плеча, стоптанные ботинки. Новую одежду Зверев сразу превращал в обноски – так ему было комфортнее. Не раз люди, попавшие в его компанию, становились свидетелями необычного шопинга мастера. Анатолий шел в ГУМ за одеждой, покупал новые брюки и пиджак, на улице развязывал бумажный сверток и бросал обновку на асфальт. Изрядно потоптавшись на ней, снова заворачивал в бумагу.
Карандаш и блокнот были его главными художественными инструментами. Если и их не оказывалось под рукой, то Зверев рисовал куском свеклы, варением или сырым яйцом. Он придумал специальную технику рисования малярной кистью и обувной щеткой.
Знаком всем работ художника являлся вензель АЗ – Анатолий Зверев. Его он ставил на картины учеников и знакомых художников. Для одной из парижских выставок картины рисовала его жена. Так художник еще при жизни наводнил рынок тысячами подделок. Умельцы и сейчас копируют его рисунки. И только специалист может определить неповторимую зверевскую экспрессию.
Так получилось, что у Зверева не было раннего периода. Он стал известным в 14 лет. Молодежный журнал опубликовал цикл картин юного художника. Это были зарисовки животных из зоопарка. Необычные произведения сразу поразили специалистов своей зрелостью. Художник сразу выработал стиль, которому не изменял всю жизнь.
Ему предрекали большое будущее, но Зверев не смог закончить даже художественное училище. Студента выгнали с первого курса за анархичное поведение и богемный внешний вид. Без диплома он мог работать только маляром. Так он и поступил: устроился в московский парк «Сокольники». Там гений раскрашивал лавочки и деревянные скульптуры, а однажды вернулся с работы с золотой медалью за международную художественную выставку. Произошло это так.
Шел 1957-й, год Московского Фестиваля молодежи и студентов. В Парке Горького проходил Международный конкурс художников. Его судил знаменитый мексиканский мастер, большой друг СССР Альфаро Сикейрос. Во время последнего тура в зал под видом рабочего вошел Зверев. В каждой руке он держал по ведру с краской. В один момент художник вылил их перед Сикейросом и за секунды половой щеткой нарисовал женский портрет.
Перфоманс полностью отвечал советской идеологии. Простой парковый рабочий рисует подлинные шедевры. Сикейрос моментально восхитился всем сразу: и страной, и строем, и гениальным художником. Пораженный мэтр присудил Звереву первое место, хотя тот даже не был заявлен в конкурсе.
После такого успеха журнал «Лайв» напечатал статью о талантливых рабочих в Советском Союзе. Так об Анатолии Звереве узнал весь мир, а в СССР он продолжал оставаться непризнанным гением. Он не был членом Союза художников, не примыкал ни к одному художественному объединению. Зверев был одиночкой, пьяницей, юродивым и большим любителем женщин, причем – немолодых.
Зверев родился в бедной семье. Его отца убили на войне, мама работала уборщицей в общественном туалете. Женщина тянула на себе семью, в которой было трое детей. Когда их деревянный дом в Сокольниках пошел на снос, Зверевым дали 16-метровую комнату в Свиблове. Там, за занавеской в изголовье маминой кровати, у Анатолия была мастерская. Туда же он привел свою законную жену Люсю. Люся растила его двоих детей, в то время как Зверев в родном доме практически не появлялся. А если и заходил на огонек, то после редких визитов Люся часто появлялась с синяком. Художник безумно ревновал жену. Сам же мэтр верностью не отличался. В архиве Третьяковской галереи хранится его записная книжка со множеством женских имен и особых пометок: «Катя, звонить после 6-ти».
В 38 он влюбился в 76-летнюю Оксану Асееву – вдову поэта Николая Асеева. В молодости за Оксаной ухаживали Маяковский, Есенин, Хлебников, Бурлюк. Художник Анатолий Зверев и в ее преклонном возрасте разглядел особую красоту. За этим романом следила вся богемная Москва. Вспоминает одна из представительниц богемной Москвы Зана Плавинская:
«Старая вдова Асеева, дама советской элиты, стала моделью зверевских полотен. Овдовевшая Оксана жила в Проезде МХАТа, в доме, обшитом мемориальными досками. Ее неотразимое обаяние не поддавалось времени, она зажгла в сердце Зверева самую безумную любовь. Он страдал, ревновал, устраивал грандиозные погромы в элитной квартире соратника Маяковского, вышвыривая тома всех советских классиков в окно. Когда Оксана Михайловна осмеливалась запираться на ключ, он с мясом отрывал дубовую дверь добротной писательской квартиры, и она летела в лестничный пролет. Когда элитарные соседи Асеевой вызывали милицию, Оксана Михайловна с мольбой и слезами в глазах заламывала руки: «Товарищи милицьонэры, будьте с ним осторожней. Он великий русский художник, берегите его руки!»
Зверев умудрялся попадать в самые криминальные истории. За скандальное поведение и несдержанный язык его часто нещадно били, особенно когда ради работы на пленэре художнику приходилось покидать гостеприимную Москву. Из поездок на природу Зверев возвращался полуживым. Причем опасность для жизни чаще всего возникала по его же вине. Выпивший художник превращался в задиру. В живописной Тарусе он повторил знаменитого коллегу – Винсента Ван Гога – и отрезал ухо. Но не себе, а местному хулигану. За что тут же был избит чуть ли не всей деревней. В сельскую больницу гений попал почти что в виде фарша. И подобных ситуаций в его жизни было великое множество.
Вспоминает его близкий знакомый о состоянии художника после одной из потасовок с местными пацанами:
«Его тело было сплошной синяк, левая рука вся в сросшихся переломах. Ключица, ребра – переломано все, что может срастись. Но при любой заварухе Зверев берег свою кормилицу – правую руку. Классик выработал специальный прием: в горячей стадии избиения он зажимал ее между двумя ногами. Зверев был поразительно живуч. Маленький, упитанный, неловкий художник с обаятельной походкой медвежонка постоянно искал и находил неприятности. Он словно нуждался в жизни, которая всегда рядом со смертью».
Как и любой антисоциальный по советским меркам тип, Зверев состоял на учете в психиатрической больнице. Еще в юности ему поставили диагноз: шизофрения. Белый билет давал ему официальное право не работать. Но он вынужден быть на постоянном контроле врачей и милиции. Их Зверев боялся как огня. Но и в психушках художник находил себе покровителей. Он обрисовывал главных врачей, и его выписывали уже обладатели коллекции работ непризнанного гения.
Ленинградский художник Сергей Бугаев («Африка») стал свидетелем последних дней Анатолия Зверева. Он снял на видео его последнюю картину и последнее в жизни застолье. На следующий день художник скончался.
Есть множество версий его смерти. Первая – бытовая и нелепая. Жена Люся, уставшая от мужниных придирок и пьянства, не рассчитала удар сковородкой по гениальной голове. Вторая версия – врачебная ошибка. Звереву стало плохо. Вызвали “скорую”. Художника забрали, но санитары “скорой” случайно уронили его с носилок. Третья версия – самая правдоподобная. Художник скончался в своей комнате в Свиблове от обширного инсульта.
Кроме картин Зверев писал стихи. Незадолго до смерти он сочинил экспромт: «Если лист упадет с дерева, Помяните меня, Зверева». Эти строчки друзья считают его завещанием.
Анатолия Зверева не стало в 1986 году. Все 90-е России было не до художеств. А с начала века в стране началась переоценка советского наследия. Как в историческом, так и в материальном смыслах. Зверевские картины – тоже часть эпохи, которая была богата не признанными, но настоящими народными талантами.
СМОТРИТЕ ТАКЖЕ: