«Лица топтунов врезались в память на всю жизнь». Каким был старый Арбат при Сталине и кого больше всего боялись жители знаменитой улицы

Сегодня мы привыкли к неспешному ритму пешеходного Арбата с его кафе, туристами, стеной Цоя, уличными музыкантами и художниками. А при Сталине здесь проходила правительственная трасса, по которой он ездил с дачи в Кремль, и любого могли арестовать за подготовку покушения. Местные знали, где стоят стукачи, которые собирают информацию. Целые подъезды и этажи иногда перезаселялись, когда старых хозяев увозили на Лубянку. О том, каким был Арбат в тридцатых, «Мосленте» рассказал историк и москвовед Александр Васькин. Ниже — его монолог.

Про название

Арбат уже давно стал именем нарицательным — почти в каждом областном центре есть свой Арбат. Значит, что-то такое есть в этой улице. Вот я в Казани недавно был, там у них свой Арбат, официальное название — улица Баумана.

Удивляет, что до сих пор нет единого мнения о происхождении названия. Мне нравится версия, по которой оно такое потому, что улица не совсем прямая: Арбат — горбат. Кривенький, горбатенький. При царях, при Алексее Михайловиче Романове его переименовывали в Смоленскую улицу, но все равно старое имя не забылось и к нему вернулось.

И даже в XX веке из Арбата его дух не удалось вытравить, несмотря на то что там проходила правительственная трасса. И местные ее называли «Военно-грузинская дорога», потому что Сталин ездил по Арбату на дачу. Это было печальное и драматическое обстоятельство для жизни улицы и ее обитателей, потому что через каждые десять метров ставились сотрудники НКВД, которые следили строго.

На Арбате в Москве
Фото: Владимир Вяткин / РИА Новости

Про невинно пострадавших

Среди жителей Арбата были люди невинно пострадавшие, репрессированные только в силу того, что они жили в этой опасной, особо охраняемой зоне. Кто-то мог что-то не так сказать, или анекдот мог стать основой для ареста. Я такие случаи встречал не раз и привожу их в своих книгах. Несмотря на то что даже окна не выходили на ту зону, где проезжала машина с вождем, человека могли обвинить в покушении на товарища Сталина.

Вот, например, случай: собираются ребята молодые в одной из арбатских квартир. Вечер, танцы, девушки, и один из них рассказывает анекдот, другие слушают. Еще один доносит. Берут всех за то, что слушали.

Или на допросе студент следователю говорит: «Я не мог совершить преступление против товарища Сталина, потому что окна квартиры у меня выходят во двор. Как бы мы могли стрелять в него?» Следователь отвечает: «Это не имеет значения». И человеку дают десять лет.

Были среди пострадавших и люди со статусом. Скрипач Большого театра, случайно оказавшийся в гостях на Арбате, выходил из подъезда, не знал, что мимо проезжает Сталин. Время зимнее, его положили лицом в снег. Не посадили, но после этого он перестал выезжать вместе с оркестром даже в страны народной демократии. И это ограничение действовало, пока Сталин не умер.

Про топтунов

Арбатцы знали своих топтунов, каждый стоял на своем месте. Название идет от того, что эти агенты НКВД топтались — стояли каждый на своей точке, как на посту. Их задача была наблюдать за обстановкой. Это были стукачи на службе, за каждым из которых закреплялся свой район и они должны были докладывать обо всех подозрительных личностях. Когда певица Нина Дорлиак и композитор Святослав Рихтер связали себя брачными узами, они поселились на Арбате. И были соседями юного тогда Юрия Казакова — будущего писателя.

Здание Государственного академического театра имени Евгения Вахтангова на улице Арбат
Фото: Александр Коньков / ТАСС

И они знали этих топтунов. Я в книге привожу разговор Нины Дорлиак со старым арбатцем, Сигурдом Шмидтом, где они беседуют и понимают, что говорят об одном и том же человеке. Она говорит: «Я помню до сих пор лицо одного топтуна, такой толстый, мордастый, стоял у Вахтанговского театра». А Шмидт ей отвечает: «Да он был старше других, и жирнее на вид. И особенно запомнился, когда я ходил в школу». Вы представляете? Такое не забывается, это въедается на всю жизнь. Для нас сегодня Арбат — это особняки, театр Вахтангова, а для них типичной частью жизни Арбата 1930-х была слежка.

Думаю, топтуны были в каждом доме. Я много пишу о Москве советской, и вот попадается в воспоминаниях, что на Тверской их было полно, во дворах. Они стояли и смотрели. Сейчас молодежи трудно такое объяснить, в наше время для этого камеры вешают. А тогда это были живые люди, которые постоянно вели наблюдение во дворах и на улицах. По городу их было огромное количество, и больше всего на Арбате.

Про квартирный вопрос

Булат Шалвович Окуджава на Арбате жил в коммуналке. Их дом с магазином «Диета», надстроили двумя этажами. Но не с коммунальными квартирами, а с хорошими апартаментами для руководства расположенного рядом наркомата мясной промышленности.

Новоселье, праздник. Туда заселились большие начальники с семьями, которые получили отдельные квартиры, где по утрам не было очереди в ванную и туалет. А потом наступил 1937 год, и за ними по ночам стали приезжать черные «воронки». Берут людей спросонья. Родителей увозят, детей отправляют в приемник, который находился в Донском монастыре, там была тюрьма для детей арестованных. У всех стояли заранее собранные чемоданчики со сменой белья, куском мыла, чашкой, ложкой и зубной щеткой. До 1953 года такой чемоданчик стоял в каждой семье.

Вид на Арбат сквозь арку скульптурной композиции памятника писателю и поэту Булату Окуджаве
Фото: Владимир Вяткин / РИА Новости

Освободившиеся огромные квартиры начали превращаться в коммуналки. Удивительно, что вслед за старыми доходными домами и в новом жилье квартиры стали дробить на несколько коммунальных комнат. Заселять по три-четыре семьи туда, где раньше жила одна. Арбатская жизнь продолжалась, ничего не останавливалось.

Про Арбат, как огромное дерево

За окнами тогда регулярно можно было видеть массовые празднества: встречали челюскинцев, Чкалова. Люди радовались, выходили с цветами, присоединялись к демонстрациям с транспарантами. Это тоже было, а спустя пару дней опять кого-то брали из знакомых или членов семьи. Так и жили, такая была эпоха, грустная весьма.

Я считаю, что Арбат — это огромное дерево, а переулки — ветви.

Длинные, несуразные, кривоватые, неказистые. Но это наша история. На каждой ветке, как листья, — дома. И это все судьбы людей, которые зависят от огромного ствола, связаны с ним.

Поэтому так тяжело от него отпочковаться, куда-то уехать. Почему Окуджава так тосковал по Арбату? Он жил там только в детстве, хотя многие думают, что он всю жизнь там провел. Потом он жил в разных местах, но этой неповторимой атмосферы уже нигде не было.