«С пьяным праздником покончить пора!» Как в СССР боролись с Рождеством и почему не смогли его победить

До Октябрьской революции Россия жила по Юлианскому календарю и отмечала Рождество Христово 25 декабря, а через неделю — Новый год. Именно первое торжество считалось более важным. Но потом все изменилось — большевистское правительство ввело западноевропейский Григорианский календарь, и возникла разница в 13 дней между старым и новым стилями летоисчисления. Тогда же из календаря стал исчезать Новый год — его большевики объявили буржуазным праздником. Рождество осталось, но над ним сгущались тучи. «Мослента» решила вспомнить, как встречали праздник во времена СССР, и чем это грозило.

«Безбожник» и безбожники

Новый год советская власть по первости окрестила «дворянской забавой», Рождество — «поповским мракобесием». Набирала силу антирелигиозная кампания, граничащая с безумием. Разрушались храмы, сжигались иконы, на домах вывешивались списки уличенных в посещении церквей. Полумиллионным тиражом выходил оголтелый журнал «Безбожник». Надрывал голос воинственный «Союз безбожников».

Верующие печалились, предавались горьким размышлениям, но роптать не решались — власть была хмурая, злая. Связываться с ней было опасно…

Православное Рождество 1929 года заменили «Днем индустриализации». Народ соглашался, но за закрытыми дверями, занавешенными окнами всласть отмечал старый праздник. Однако порой конспирацию раскрывали либо бдительные соседи, либо «рождественские инспекторы», присланные с предприятий. Они обходили дома сослуживцев и докладывали руководству, кто празднует опальное Рождество.

Изображение: Wlbw68 / Wikimedia Commons

Особенное рвение проявляли комсомольцы. Они устраивали спектакли-пародии на церковные праздники. В них участвовали целые толпы. Демонстранты пели, танцевали, водили хороводы, высмеивали священнослужителей и верующих.

«Несознательных» вызывали на товарищеские суды, грозили милицией. Еще больше страдали служители церкви, подвергавшиеся гонениям и притеснениям. Многие из них стоически переносили все испытания…

Детская писательница Ирина Токмакова вспоминала: «Вера в Господа нашего Иисуса Христа не только объявлялась мракобесными выдумками священнослужителей, она запрещалась, она преследовалась. Светлый праздник Рождества Христова был под запретом, а тот, кто вздумает его отмечать, мог поплатиться работой, а то и вовсе свободой и угодить за решетку…»

Еловая веточка под пальто

Рождество официально не запрещали, но его всячески старались очернить, затмить. В декабре 1928 года в «Рабочей газете» было опубликовано письмо представителей Электрозавода под заголовком «Рождество — не наш праздник!» В нем говорилось: «…Мы должны всей своей работой, как на производстве, так и на общественной работе бить еще сидящего в нас самих врага — сохранившиеся предрассудки». В письме предлагалось «не потворствовать отсталым настроениям» и ударно потрудиться в дни Рождества, чтобы никто не отмечал «буржуазный» праздник.

Елок — изначально они были рождественские, а не новогодние — в продаже не было. Их запрещали под видом борьбы за сохранение лесов. Поэт Александр Введенский сочинил такие строки: «Не позволим мы рубить / Молодую елку, / Не дадим леса губить, / Вырубать без толку. / Только тот, кто друг попов, / Елку праздновать готов…»

Фото: Лев Носов / РИА Новости

Запретители ссылались на обильные возлияния с матом и развратом, сопровождавшие праздник: «На пьяную елку тратится денег масса, / Пьяный праздник — в кармане дыра. / Сохранит твои деньги сберегательная касса. / С пьяным праздником покончить пора!»

Новую, большевистскую нравственность вдалбливали и детям. На одной из демонстраций ребятишки несли такой транспарант: «Родители, не сбивайте нас с толку, не делайте Рождество и елку».

Митрополит Питирим (Нечаев) вспоминал: «До 1935 года и елку под Рождество нельзя было в дом внести — старшие братья под пальто приносили мне, маленькому мальчику, еловую веточку».

Елки исчезли, а елочные игрушки, как ни странно, продавались — даже в больших магазинах. Смущенные продавцы, когда их ругали коммунисты и комсомольцы, оправдывались: «Товарищи, украшения остались у нас с прошлого года. Выбросить? Это невозможно — они стоят больших денег…»

Однако запреты не помогали. И это закономерно, ведь люди были в основном верующие, праздновали Рождество много лет, как отцы, деды, прадеды… А память из души не вытравишь. «Пусть отменяют Рождество, сколько хотят, мое Рождество вечное, потому что не я мишурой убираю дерево, а мороз старается…» — это строки из дневника писателя Михаила Пришвина.

Он же записал: «Видел, как из маленького домика вышел старый священник в мантии с узелком и сейчас же исчез в следующем маленьком домике. Какие-то люди еще держат связь с предками».

Возрождение традиций

В 20-30-е годы Рождество отмечали по старому стилю — 25 декабря. Новая дата, 7 января, еще не прижилась. Праздничных служб не было, не слышался перезвон колоколов, никто не дарил рождественские открытки, но христиане, как и прежде, поздравляли друг друга с Рождеством. Тихо, украдкой, иногда со слезами на глазах.

Вспоминали, как отмечали праздник в былые времена. Дома наполнялись радостными голосами, звоном посуды, столы ломились от угощений — народ отдыхал от поста…

Изображение: Wikimedia Commons

Новый год вернул жителям СССР Сталин. Может, он вспомнил свое бедное детство в Гори, когда с завистью смотрел на окна богатых домов, освещенных огнями зеленых красавиц. Или что-то доброе сверкнуло в его сердце…

31 декабря 1936 года народ веселился, ел и пил то, что Сталин послал. На другой день «Правда» вышла с новогодним поздравлением советскому народу. Там были хорошие слова и добрые пожелания.

Реабилитировали и елку, а в магазинах появились елочные игрушки — к традиционным шарам и звездам добавились дирижабли, аэропланы, фигурки пионеров, буденновцев, красногвардейцев. Их выпускали московская «Промигрушка» и ленинградский «Изокульт».

К празднику вышли брошюры «Елка в детском саду» и просто «Елка». В них содержались советы, как правильно провести праздник.

Однако Рождество оставалось под запретом. И так было до Великой Отечественной. Во время войны праздник с позволения Сталина отмечали во многих городах и даже в городе на Неве, который был стянут блокадой. В 1944 году Митрополит Ленинградский Алексий I в рождественском послании выразил надежду на скорое избавление от фашизма, призвал помогать Красной армии и партизанам.

Сохранилось письмо партизана Афанасия Голицына, который благодарил митрополита за его слова: «Этот листок среди населения — как Божье письмо, и за него немецкие коменданты в своих приказах грозили смертной казнью, у кого он будет обнаружен».

В Рождественскую ночь 1944 года в храмах было столпотворение. Иконы сверкали, блистали лики святых. Божественные звуки улетали под расписные купола. Художница и переводчица Любовь Шапорина вспоминала: «Запели “Слава в вышних Богу”, а потом — “Рождество Твое, Христе Боже наш”, и весь народ запел. Общее пение на меня очень сильно действует, и не на меня одну: многие вокруг меня потихоньку вытирали глаза, даже мужчины.

Фото: Александр Макаров / РИА Новости

Вышла из церкви — вьюга, снег, деревья шумят в полутьме. Каково-то на фронте…»

Два разных торжества

В 70-х годах религия, наконец, вышла из подполья. Уже никто не мешал верующим справлять Рождество, приходить в храмы, молиться и слушать Рождественские молитвы. Но в календарях праздник по-прежнему не значился.

Более шести десятков лет в России официально не отмечалось Рождество. Традиция его празднования на государственном уровне была возрождена в 1991 году. В том же году 6 января прошла первая телевизионная трансляция Рождественской службы из Богоявленского кафедрального собора в Елохове.

С течением времени изменилось восприятие зимних праздников. Приход Нового года ощущается задолго до праздничного боя курантов. Он шумный, залихватский. Новогодье — это песни, танцы, ярмарки с торговцами-зазывалами. В прежние времена они голосили на улицах, нынче мелькают на телевидении и в интернете.

Вслед за Новым годом приходит Рождество. Это праздник иной — тихий, семейный. Когда душа просит покоя и уединения. Хочется отдохнуть от распрей и злобы, поверить в лучшее. Взволнованно стучит сердце, ждущее благостных перемен. Но сами они не придут, их надо приближать — своими руками, собственным умом…