Большевики обещали землю крестьянам, но загнали всех в колхозы. Получается, обманули?

Грохот обвинений о «предательстве крестьян» большевиками звучит десятилетиями, но историческая правда требует материалистического анализа, а не эмоциональных спекуляций. Декрет о земле, принятый II Всероссийским съездом Советов 26 октября 1917 года, провозгласил: «Помещичья собственность на землю отменяется немедленно без всякого выкупа». Земля переходила в «всенародное достояние» и «пользование всех трудящихся». Это не было обманом — это был революционный разрыв с частнособственнической парадигмой, отвечающий чаяниям крестьянской массы, веками мечтавшей об уничтожении помещичьего гнета.

Однако диалектика исторического процесса вскрывает глубинное противоречие. Крестьяне, поддержавшие лозунг «Земля — крестьянам!», понимали его как «чёрный передел» — распределение земли в частную собственность. Но марксистская теория видела в мелкокрестьянской собственности тупиковый путь, обречённый историей. Российское сельское хозяйство существовало в зоне рискованного земледелия, где урожайность зависела от капризов климата и почв, а не только от трудолюбия. Мелкие наделы вели к катастрофическому дроблению: к 1919 году подавляющее большинство хозяйств обрабатывало крошечные участки, недостаточные для выживания.

Экономическая неэффективность мелкособственнического хозяйства подтверждалась мировым опытом. Столыпинская реформа, пытавшаяся создать класс фермеров-хуторян, к 1917 году охватила лишь треть крестьян, причём многие продавали наделы, возвращаясь в общину. Большевики, опираясь на объективную данность, видели выход не в раздаче клочков земли, а в создании коллективных хозяйств, способных применять технику и научные методы.

Коллективизация стала исторической необходимостью, вызванной жёсткими противоречиями, между потребностями индустриализации и низкой товарностью мелких хозяйств, где на рынок шло лишь 15% продукции, между общественным характером производства и частными формами присвоения, ведущими к расслоению (кулаки контролировали до 40% арендованной земли), между потребностью в научном земледелии и общинной косностью.

Юридически земля оставалась у крестьян — как коллективное достояние. Колхозы не были «вторым крепостным правом». Они гарантировали социальную защиту: в неурожайные годы общинный фонд спасал от голода. Техническая база обеспечивалась МТС, где государство содержало технику. Личные подсобные хозяйства не уничтожались — к 1953 году они давали 50-80% картофеля, овощей и мяса в СССР, становясь сильным дополнением к колхозному производству. Продразвёрстка 1918-1921 годов вызывала сопротивление, но её альтернативой был голод в городах. Жестокость Гражданской войны была следствием трагического выбора: защита революционного государства или его крах. НЭП временно вернул элементы рынка, но к концу 1920-х кулачество, контролируя до 20% зерна, саботировало хлебозаготовки, ставя под угрозу индустриализацию.

Марксистский метод позволяет увидеть главное: большевики выполнили обещание, упразднив класс помещиков и передав землю тем, кто её обрабатывает. Форма передачи определялась законами исторического развития. Частная собственность на землю вела бы к реставрации капитализма — уже к 1920-м годам кулацкие хозяйства контролировали 30% посевных площадей. Колхозы стали механизмом спасения села и основой технологического скачка: к 1940 году механизация обработки зерна достигла 90%.

Современные спекуляции об «обмане» игнорируют диалектику базиса и надстройки. Право частной собственности, восстановленное в 1990-е, привело к катастрофе: десятки миллионов гектаров пашни заброшены, сельское население сократилось на 40%. Исторический урок ясен: земля может принадлежать крестьянам только через коллективные формы, защищающие их от законов рынка. Большевики не обманули крестьян — они спасли их от участи, которую готовил «справедливый раздел» в мире товарного фетишизма

. https://tukaton.ru/article/bolsheviki-obeshchali-zemlyu-krestyanam-no-za