Классической, - выдвинул предположение Энтони, - считается удачная книга, которая выдержала испытание временем и вызывает интерес у следующего поколения. Тогда ей ничто не грозит, как стилю в архитектуре или мебели, ибо взамен скоротечной моды она обретает художественную значимость.
Беда в том, что когда ты трезв, тебе ни с кем не хочется знаться, а когда пьян, никому не хочется знаться с тобой.
В нашей жизни для женщины самое лучшее быть хорошенькой дурочкой.
Именно эгоисты, как ни странно, способны на большую любовь.
Он отмерил ей дозу успокаивающей банальщины в качестве снотворного.
Это большое преимущество - быть трезвой, когда все кругом пьяны. Не наговоришь лишнего, а главное, если вздумается что-нибудь себе позволить, сумеешь выбрать время, когда никто уже ничего не замечает или всем наплевать.
Говорят, душевные раны рубцуются - бездумная аналогия с повреждениями телесными, в жизни так не бывает. Такая рана может уменьшиться, затянуться частично, но это всегда открытая рана, пусть и не больше булавочного укола. След испытанного страдания скорей можно сравнить с потерей пальца или зрения в одном глазу. С увечьем сживаешься, о нём вспоминаешь, быть может, только раз в году, - но когда вдруг вспомнишь, помочь всё равно нельзя.
Мы часто относимся к пьяным неожиданно уважительно, вроде того, как непросвещённые народы относятся к сумасшедшим. Не с опаской, а именно уважительно. Есть что-то, внушающее благоговейный трепет, в человеке, у которого отказали задерживающие центры и который способен на всё. Конечно, потом мы его заставляем расплачиваться за этот миг величия, миг превосходства.
Одиночество, физическое и душевное, порождает тоску, а тоска еще усиливает одиночество.
- Вот тебе и раз! Вы же говорили, что никогда не пьете.
- Но я не говорила, что никогда не буду пить.
В восемнадцать наши убеждения подобны горам, с которых мы взираем на мир, в сорок пять - пещерам, в которых мы скрываемся от мира!
Замужней женщине не хочется снова стать девушкой - ей хочется снова пережить медовый месяц.
Человек с воображением не может не испытывать страха.
Но если девчонка девятнадцати лет попросту избалована переизбытком внимания, женщина двадцати девяти черпает свою уверенность из источников, более утонченных. Томимая желанием, она умело выбирает аперитивы, удовлетворенная, смакует, точно деликатес, сознание своей власти. К счастью, ни в том, ни в другом случае она не задумывается о будущих годах, когда ее внутреннее чутье все чаще станет мутиться тревогой, страшно будет останавливаться и страшно идти вперед. Но девятнадцать и двадцать девять - это лестничные площадки, где можно спокойно повременить, не ожидая опасности ни снизу, ни сверху.
То были дни молодости и войны, и вокруг, как никогда, все было исполнено любовью.
От врачей, шоферов и протестантских священников - в отличие от художников, маклеров и кавалерийских офицеров - никогда не должно пахнуть алкоголем.