DayTimeNews.RU
«Твой ангел-хранитель спас нашу бригаду». Сказано два года назад бойцом-добровольцем, адресат – его жена, оренбургский психолог Галина Данчук. Впрочем, в деле поддержки участников спецоперации Галина больше привыкла опираться на собственные силы и знания. В начале года Данчук выиграла грант областной программы «СВОй бизнес» – на развитие и обустройство специального центра психологической помощи в Оренбурге. Как для ветеранов спецоперации, так и для их родных.
ВЗГЛЯД: Прежде всего – где ваш солдат, все ли у него хорошо?
Галина Данчук: Мой, слава богу, уже здесь. Данчук Юрий Сергеевич, отряд БАРС-6, уходил добровольцем. Уходил очень интересно – не сказав об этом мне. Он тогда работал в дорожной отрасли. Был февраль 2023 года, и он сказал, что работы в городе нет, поэтому он с бригадой поедет на карьер в другой город. Для чего с предыдущей работы уволился буквально одним днем.
ВЗГЛЯД: Вполне распространенное среди добровольцев объяснение для семьи – чтобы, как они думают, родные лишний раз не волновались.
Г.Д.: Я бы тоже, возможно, не поняла. Но, похоже, и вправду женское сердце не обманешь. Накануне к нему приехал его друг, я выглянула в окно – и увидела, как они стали перекладывать мешки из машины Юры в машину друга. Много мешков. У меня екнуло в груди. Я спросила: «Ты что, воевать собрался?» Он отшутился: «Я что, дурак?»
Следующим утром муж говорит: «Отвези меня на работу». Я отвезла. Оттуда, как потом выяснилось, он взял такси и уехал в военкомат. Я начала ему звонить, он трубку не берет. В конце концов дозвонилась. Он мне: «Ты действительно хочешь знать, куда я собираюсь?». Очень, говорю, хочу. Потому что я в очень, говорю, тревожном состоянии – у нас двое детей, и дочке в тот момент только исполнился год. И сыну шесть, ему только вот в школу идти.
ВЗГЛЯД: Скорее всего, к тому времени, как вы дозвонились, ваш муж уже успел подписать в военкомате все документы, необходимые для отправки добровольцем в зону СВО.
Жена добровольца Галина Данчук (фото: Юрий Васильев)
Г.Д.: Так точно. Все было подписано, обратной дороги не было. «Да, – говорит он мне, – я уезжаю». Я прилетела в военкомат – в слезах, в соплях. Возле забора стояла, кричала «выходи!» – любыми путями старалась его вытащить, потому что страшно было очень.
Я отправляла его как будто в один конец. Все кругом говорили «ну перестань, зачем так думать, ты же психолог, мобилизуйся сама». Медицинский психолог по образованию, окончила Оренбургский медицинский университет. Все пытались добиться от меня вовлеченности, гиперактивности, а мне просто было безумно страшно. Первые три месяца не знала, куда себя деть.
ВЗГЛЯД: А зачем он пошел? В смысле, как именно объяснил вам?
Г.Д.: Считает, что это его долг. Юра служил в армии десять лет назад – их вывозили на границу с Донбассом, когда было Дебальцево, например. Он еще тогда хотел подписать контракт. Родители сказали «ни в коем случае». Все время он считал, что ему помешали пойти по военной стезе. Теперь же увидел возможность проявить себя.
ВЗГЛЯД: Не задумываясь о том, как будет жить семья?
Г.Д.: Почему? Все это он как раз продумал. Я была в декрете с дочкой, он перечислял деньги оттуда. Сказал, что вернется, когда старший пойдет в первый класс – то есть через полгода, по добровольческому контракту. Ближе к августу он стал тихонечко подводить меня к тому, что якобы его оттуда не отпускают. В тот момент я взорвалась.
Я орала так, как не орала зимой. В январе мне понадобилось время, чтобы понять его позицию – и я ее поняла примерно к маю. А тут – лето, у нас без пяти минут первоклассник. Юра должен ехать домой со всем отрядом – и вдруг он говорит: «Наверное, задержат меня недельки на две».
ВЗГЛЯД: Кстати, если речь о ротации, то такие задержки и вправду случаются. И на полмесяца, и больше.
Г.Д.: Бывает, конечно. Только Юра подписал продление контракта, все просчитал и перестал мне звонить. Знал, что я на взводе, мягко говоря. Через ребят, которые ехали сюда в отпуск, я узнала, что он не едет в автобусе со всеми, а остался там. Ну тут женское сердце взыграло не по-детски. Стала на него в разговорах орать «я с тобой разведусь» – потому что ну как так?
Но в отпуск он все-таки приехал – только чуть позже, чтобы проводить старшего непосредственно в первый класс. Приехал отдельно от всех, ничего не сказав. Просто позвонил 25 августа утром и сказал: «Ты спишь? Открывай дверь».
ВЗГЛЯД: Чем объяснил продление контракта?
Г.Д.: А тут просто: «Прими, что мне надо быть там». Сказал, что три месяца – и точно домой. Но в ноябре опять не приехал. Решил остаться в ЛНР – Белогоровка, Старобельск. Это уже потом я узнал, что мой Юрий Сергеевич решил не охранять речку, как добровольцы делают – а пошел в разведку старшим разведчиком.
В октябре у меня был юбилей, 30 лет. В ночь на мое тридцатилетие они выполняли боевое задание. На следующее утро он позвонил мне и сказал: «Наверное, твой ангел-хранитель сегодня спас нашу бригаду». Вернулся 11 декабря.
ВЗГЛЯД: Целый?
Г.Д.: Одно ранение было. Мне не сказал. Объяснил: «Ты бы меня не отпустила больше, если бы узнала». Позже награда его за ту ночь догнала – медаль «За отвагу», уже здесь вручали. Торжественно, красиво было…
Ну вот, он вернулся – и я стала с ним подробно разговаривать. Прежде всего – о том, почему он продлевал контракт, когда я очень просила его этого не делать. Потому что мне было очень тяжело одной здесь.
ВЗГЛЯД: Совсем одной? А родители не помогали?
Г.Д.: Мама моя погибла десять лет назад. Папа женился второй раз. Хвала небесам, мачеха у меня замечательная, моих детей считает своими внуками. Его родители тоже живут здесь, тоже помогали. Но менее тяжело от этого – мне самой – не становится, правда? Мы с Юрой вместе со школы, уже 15 лет.
И вот он вернулся, и мы разговариваем. И он говорит: «Мне страшно было вернуться сюда. Я боюсь не найти себя здесь».
И тут я поняла, что это момент моего профессионального рывка – когда очень много людей вернется из зоны боевых действий. Со мной поделился самый близкий человек – тем, насколько тяжело ему было вернуться домой. Но сколько времени и сил это стоило – и ему, и мне, – чтобы просто начать говорить. А сколько будут тех ребят, бойцов СВО, которым трудно будет рассказать об этом?
ВЗГЛЯД: А раньше вы с кем работали?
Г.Д.: Я работала в детской реабилитации. Дети после ДЦП, после инсульта, особые дети – все мои. Коррекционные занятия с детками, психотерапевтические занятия с мамами... Когда мой Юрий Сергеевич продлил контракт, я поняла, что дома сидеть просто не смогу. Моя мачеха поддержала меня и сказала: «Иди на работу». Когда я вышла из декрета, дочке было год и десять месяцев. Мачеха работала удаленно и сидела с моими детьми.
Я вышла в детскую городскую клиническую больницу, психологом. И вот там, наверное, я впервые поняла, насколько нужны психологи бойцам и их семьям. Каждый третий, а иногда каждый второй ребенок, которого ко мне отправляли в состоянии невроза, обязательно говорил: папа, брат, дедушка, мама – в зоне СВО.
ВЗГЛЯД: Даже мамы?
Г.Д.: И такие детки были, да. У кого мамы – медсестры там, в госпиталях...
Дети боятся ночи, просыпаются от того, что папы нет рядом. Дети вообще перестают спать, перестают есть. Дети перестают даже глотать еду. Это все от страха, от стресса – когда невроз перекрывает все. Хвастаться не буду, но месяц-другой моей работы – и ребенок поправляется.
Далеко ходить не надо: мой старший такой же. Я была с сыном честна. У меня и образование такое, и сама я думаю, что не имею права скрывать от своих детей ничего. Я рассказала шестилетнему ребенку, где находится его папа. Были родственники, которые меня за это осудили.
ВЗГЛЯД: Осудили за что?
Г.Д.: Они сочли, что ребенку надо было сказать про папу, который просто где-то в командировке. На что я ответила, что предать чувства собственного ребенка не могу. Он должен знать, что его папа герой. Что его папа находится там, где очень страшно – причем, возможно, даже самому папе. Мой ребенок знал, где находится папа. Так же, как все дети бойцов, за него переживал, волновался. Вот за это меня родня и осудила – за то, что заставила его переживать. У меня есть еще один аргумент: не дай бог, с папой что-то случится – как мне в этом случае объяснить ребенку, что все это время я ему врала?
ВЗГЛЯД: Как вы решили уйти в свое дело?
Г.Д.: Тут помог муж. Вернулся со спецоперации и говорил постоянно: «Увольняйся, уходи, открой свой кабинет». Когда я защищала грант, специально сказала: «Мне кажется, что мой супруг верит в меня больше, чем я сама». С прошлой зимы он тактично и очень технично окучивал меня по поводу саморазвития. Я, если честно, рассматривала разные варианты. Например, был момент, когда я всерьез хотела подписать контракт на волонтерство в народных республиках – по специальности: там психологи людям очень нужны. Муж сказал, что тогда и он снова подпишет контракт, только опять боевой. В общем, отговорил.
Проработала [в детской поликлинике] я еще довольно долго – потому что на Южном Урале, где живут мои родители, наводнением затопило их дом, и стало немножко ни до чего. Только в конце прошлого года я сказала «давай попробуем». Мы сняли помещение, купили необходимое на первое время оборудование и начали.
ВЗГЛЯД: Сразу, специализированно – для бойцов и их семей?
Г.Д.: Для всех. Но они изначально стали отдельной категорией – льготной, с большими скидками. Получается, что сначала я завела свое дело – и только потом пришла с ним [подаваться на грант] в «СВОй бизнес». Об этом проекте – нашем, областном – узнала случайно в интернете. Заявку – долго тянула, почти до последних часов. Ну нет во мне этой решимости, как в папе нашем, как в других бойцах…
ВЗГЛЯД: Грант большой дали?
Г.Д.: 500 тыс. рублей. Не как начинающий [предприниматель], а как практикующий и желающий масштабироваться. Свои 16 квадратных метров хочу расширить хотя бы до 35-40. Закупить оборудование, обеспечить возможность проведения групповых занятий – и, может быть, задуматься о том, чтобы брать к себе сотрудников из выпускников факультета, который я окончила восемь лет назад. Все вместе планирую превратить из кабинета в небольшой, но центр психологической помощи для ветеранов спецоперации.
ВЗГЛЯД: К тому времени, когда бойцы начнут возвращаться – а кстати, когда это будет, по-вашему?
Г.Д.: Очень хочется, чтобы побыстрее. Но с семьями-то можно и нужно работать уже сейчас. Мы с мужем в шутку не можем никак определить, у кого из нас более яркий посттравматический синдром – у него или у меня. Шутки шутками, а трудно жить, когда и муж на фронте, и родные-близкие постоянно требуют от тебя ресурсного состояния: «Ты должна, у тебя дети, не думай о себе, думай о них».
Как начинающей бизнесвуман, мне хочется, чтобы от клиентуры не было отбоя. Как жене, маме, как гражданке нашей страны – хочется, чтобы у ребят все само складывалось наилучшим образом.
ВЗГЛЯД: Думаете, это возможно без специальной помощи – например, вашей?
Г.Д.: Сколько людей, столько и случаев. Хочу надеяться на лучшее для наших бойцов в мирной жизни. Знаю, как трудно обратно вклиниться в семью, научиться принимать общие решения. Но, например, я сама дома в первую очередь – жена и мама. И только потом психолог.
Я сама обращалась к психологу, находясь в кризисном моменте – когда ждала Юру в отпуск, а он не ехал. Сходила на несколько консультаций – наверное, больше для того, чтобы рассказать, насколько мне тяжело. Мне кажется, что рассказать это – сегодня нужнее всего для тех, кто ждет своих. От кого требуют, чтобы ты стоял как оловянный солдатик. А я – не он, ни разу. Я ночами не сплю. Сейчас выгляжу нормально, а тогда весила всего 55 килограмм. Практически перестала есть. Поэтому когда мне кураторы проекта задали вопрос из серии «почему надо помочь вашему делу?» – ведь психологов много, конкурентная среда велика, – я ответила: «Хочу работать на результат в выбранной области. Хочу, потому что могу».
Я знаю, каково женам ребят. Мой – доброволец. А те, у кого мобилизованные, ждут третий год. Просто. Одни. У моей сокурсницы Лены – мобилизованный. Она одна. Крутится, как может: тут стройка, тут собаки, здесь – открывает магазин. Пробивная, предприимчивая. Все ходят и говорят: «Лена – молодец». Лена-то молодец. А что у нее на душе – никто не знает.
Я знаю ребят, которые говорят: «К психологу пойти не могу, мне проще взять пузырь и скушать его целиком, чтобы стало легче». При том что посттравматический синдром от пузыря водки еще ни разу не рассасывался. А вот потом у этого конкретного парня, о котором я говорю, случился развод. И он, когда его стукнуло совсем, стал искать психолога. И нашел. Не каждый из ребят может пойти к специалисту и сказать: «Да, я чувствую то-то и то-то, мне плохо, помогите».
ВЗГЛЯД: И вы думаете, что к психологу со схожим опытом пойдут вернее?
Г.Д.: Во всяком случае, шансов на результат здесь – чуть больше, чем с коллегой без такого опыта. Шансов на то, что ребята не станут стесняться похода к психологу. И тем более – перестанут бояться его.
ВЗГЛЯД: Сколько приходил в себя ваш собственный ветеран?
Г.Д.: Очухивался мой Юрий Сергеевич около восьми месяцев. В прошлом августе открыл свое дело. Перед этим мы съездили на море с детьми, отдохнули. В наем, стало быть, не ушел. Как раз одновременно со мной, когда я приняла решение уволиться из поликлиники. Занимается на строительстве монтажными системами – вода, канализация. Пока как самозанятый, но тоже есть планы расширяться: обороты у него увеличиваются...
Знаете, что очень важно? Когда я получила грант [на центр психологической помощи], я вышла из зала и сказала мужу: «Вот теперь я это приняла и готова сказать тебе. Если бы не твой путь, не это твое решение быть там, защищать Родину, я бы сейчас не стояла вот здесь». Многого мы добиваемся благодаря решениям, своим ли, близких, которые в момент их принятия категорически не одобряем, страшимся, отвергаем напрочь. Вот мой случай. Точнее, наш.
Теги: ветераны , Россия и Украина , психологическая помощь , Оренбург , СВО , спецоперация на Украине
СМОТРИТЕ ТАКЖЕ: