Ракетница

Старший лейтенант Терский только что прибыл в Н-ский штурмовой авиационный полк. Он принял звено и уже на следующий день получил боевое задание.

Проинструктировав экипажи, он стоял у своего самолета и, еще раз обдумывая в деталях предстоящий вылет, рассеянно посматривал на оживленно беседующих в стороне летчиков и стрелков. Как человек новый, командир звена считал, что еще недостаточно сблизился с подчиненными, во всяком случае не настолько, чтобы позволить себе балагурить вместе с ними перед вылетом. К тому же старшему лейтенанту с самого начала хотелось показать, что он строгий и требовательный командир, а излишняя общительность, казалось ему, может помешать этому.

До слуха Терского долетали взрывы веселого, громкого смеха, обрывки фраз. Старший лейтенант уловил, между прочим, часто повторявшиеся выражения «секретное оружие», «оружие Короткова». «Что это за секретное оружие таксе? - с удивлением подумал он. - Коротков? Не слыхал о таком конструкторе. Надо будет спросить».

В это время раздалась команда «По самолетам», и старший лейтенант поспешно полез в кабину.

…Летчики звена летали отлично, задание было выполнено успешно, а стрелки сбили один из фашистских истребителей, внезапно атаковавших эскадрилью. Поэтому настроение у Терского было приподнятое. На разборе он отметил слаженные действия экипажей, похвалил стрелков за меткий огонь.

- Но, - сказал он в заключение, - не думайте, что у нас нет недостатков. Строй при атаке вражеских истребителей нужно держать еще плотнее, внимательнее следить за маневрами ведущего. А стрелкам, хоть они и отличились сегодня, следует поэкономнее расходовать боеприпасы. Сбили самолет - хорошо. Но стрелять старайтесь короткими и меткими очередями. Подумайте, что могло произойти, если бы вы расстреляли боеприпасы раньше времени, а вражеские истребители атаковали бы еще раз?

- А мы бы их из «секретного», - озорно сверкнув глазами, неожиданно вставил стрелок Терского сержант Виноградов и бросил взгляд на командира машины лейтенанта Смолкина.

Все рассмеялись.

Терский сделал недовольное лицо. Но, вспомнив оживленный разговор экипажей на аэродроме перед вылетом, натянуто улыбаясь, спросил:

- Какое еще секретное оружие?

- Хитрость, товарищ старший лейтенант, военная хитрость, - улыбаясь, проговорил Смолкин. - Был у меня недавно такой случай…

Терский посмотрел на лейтенанта и, подумав, попросил:

- Так расскажите уж, что это за случай такой?

- Пожалуйста, - охотно согласился Смолкин.

Все тотчас же обступили его и приготовились слушать.

* * *

- Вы не были на Кубани в мае тысяча девятьсот сорок третьего? - таким вопросом начал свой рассказ лейтенант Смолкин. - Ну, так вот. Наши войска тогда готовились к наступлению. Но гитлеровцы тоже не дремали. Ведь там степь, знаете. И как наши ни маскировались, фашисты кое-что пронюхали. Пронюхали и давай в свою очередь подтягивать к району боев резервы. Наши самолеты-разведчики то и дело доносили о передвижении танков, артиллерии, пехоты. Все дороги к фронту были забиты. В ближнем тылу разгружались железнодорожные эшелоны, на фронтовые аэродромы перебазировались все новые авиационные части из тыла и с других участков. В такой обстановочке работать нашему брату приходилось много. Случалось, в день по четыре, по пять вылетов делали… Вернешься бывало вечером, еле ноги до койки донесешь.

Так вот, в один из таких дней вылетели мы на штурмовку железнодорожной станции, на которой скопилось несколько эшелонов с техникой. Погода была неважная: низкая облачность.

Стрелок мой, Андрей Коротков, сибирский светловолосый паренек, был человек крепкой закалки, выносливый, но не по годам степенный и молчаливый. Бывало ребята начнут охотой интересоваться, расспрашивают. А из него слова не выудишь. «Ну, а на медведя ты ходил?» - спрашивают. «Случалось». - «И один на один встречался?» - «И то, встречался». - «Ну и как же?» - «Обыкновенно». Бьются час, два, а от него только и слышно: «случалось», «обыкновенно» - вот и все. В общем сам медведь медведем был. А служил старательно, в воздухе стрелял отлично. Уже через неделю после того как стал летать, сбил «фокке-вульф» и вскоре - еще один истребитель. Сообразительный был паренек.

Так вот, значит, летим мы с Коротковым в составе группы на штурмовку железнодорожной станции. Земля внизу - сплошной зеленый ковер. Все словно вымыто и причесано. Хорошо! Повыше нас - истребители сопровождения. Ну а, сами знаете, когда прикрытие надежное, и лететь веселей. Проходим линию фронта. Все благополучно, разрывы зениток остались позади. Еще несколько минут - и появляется объект. На станции дымят три паровоза с длиннющими составами. Там уже нас заметили. Подходим ближе. Встречают, как полагается, зенитным огнем. Но это им не помогло. По приказу командира разделяемся на группы, и пока одни подавляют зенитные орудия и пулеметы, другие дают жару эшелонам.

Что там творилось, рассказать трудно. Один эшелон хотел было отойти от станции подальше, да на полных парах ка-ак врежется в другой - сразу все вверх тормашками: видно, железнодорожники не ту стрелку перевели.

Солоно пришлось фашистам. Особенно раззадорились ребята, когда увидели, что из одного эшелона гитлеровцы пытаются выгрузить танки: подожгли эшелон, да и танкам досталось. Последние заходы пришлось делать чуть ли не вслепую. Погода резко ухудшилась, поднатянуло откуда-то тьму облаков. Да еще и дымом заволокло все. Даже в кабине гарь чувствовалась.

Сделали мы свое дело, командир начал собирать эскадрилью, чтобы ложиться на обратный курс.

Вдруг чувствую, мой самолет тряхнуло и бросило в сторону. Едва его выровнял. Снаряд вражеской зенитки разорвался рядом, повредил мотор и рацию. Связь прервалась. Отстал я от своих и ничего о себе сообщить не могу. Ну, думаю, с другими и не такое бывало, как-нибудь дотяну. Маскируюсь облаками, иду домой. И все бы ничего, так надо же, откуда ни возьмись - пара фашистских «мессеров». Прикрылись они облачностью и подобрались незамеченными. Стрелок мой, сержант Коротков, едва успел доложить, как они уже пошли в атаку, и он поспешил открыть огонь.

Два истребителя против штурмовика, у которого к тому же поврежден мотор, - дело не шуточное. Я, конечно, понимал это. А тут еще, как на зло, облака кончились и солнце ярко светит. Что делать? Признаться, обругал я дневное светило и подумал было сначала о лобовой атаке. Как-никак у меня мощное вооружение, а у стрелка только пулемет… Правда, боеприпасов маловато…

Заметив, что Терский отрицательно качает головой, Смолкин поспешно добавил:

- Задор, знаете, такой меня охватил, что я уже ослабил одну ногу на педали, потянул на себя ручку, но в последний момент передумал: если бы фашист был один, а то ведь двое. Пока будешь сближаться с одним, другой влепит сбоку, и - будь здоров! Тогда я стал маневрировать.

- Другое дело! - соглашаясь, кивнул головой Терский.

- На первом заходе фашистские истребители промахнулись. На мгновение оглянувшись, я увидел, как оба «мессера», отвалив в сторону, взмыли ввысь. «Значит, теперь пойдут в атаку сверху». - Спокойно, Андрей! Иду на снижение, бей по ведущему! - крикнул я Короткову, хотя и знал, что выдержки моему стрелку ни у кого не занимать: кремень человек!

Теперь я уже шел на бреющем. Внизу все слилось в сплошное, удивительно ровное серо-зеленое поле, стремительно несущееся навстречу… Вы, конечно, знаете, бывали случаи, когда вражеские истребители, атакуя сверху низко идущий самолет, не успевали выйти из пикирования и врезались в землю. Знал об этом и я, хотя, честно говоря, на такой счастливый исход мало надеялся.

- Молодец! - воскликнул Терский. - Такой маневр не всякому удается.

- Погодите! Я не о себе хочу рассказать, а о находчивости Короткова, - проговорил Смолкин.

- И действительно, из этого ничего не вышло. Враги оказались опытными летчиками и успели вовремя выйти из пике. Поглощенный управлением, я все же улавливал приглушенные работой мотора короткие очереди стрелка. Затем на какую-то долю секунды все смолкло. Самочувствие у меня в это время было неважное. Не знаю, сколько длилась эта тишина, но мне казалось, очень долго. Наконец, я услышал более длинную очередь Короткова. А потом… скорее почувствовал, чем увидел, как трасса прошла над моей головой и снаряд угодил в приборную доску. Второй повредил правое крыло.

Растерялся ли я? В первый момент - да. Но вслед за этим мною овладело желание во что бы то ни стало уйти от врага, спасти машину. Сначала я прибавил газу. Мотор хотя и работал с перебоями, но еще тянул. В таких случаях, сами знаете, что остается.

- Вынужденная, - подсказал Терский.

- Да, вынужденная посадка. Хорошо хоть перетянул линию фронта. Там, наверное, по мне стреляли из всех видов оружия, даже из пистолетов. Удивительное дело, как не сбили! Но противник еще оставался в воздухе, и я был уверен - не отстанет от подбитого, беспомощного самолета. Один «мессер» вынесся вперед и с креном пошел набирать высоту. Но второго не было. Я подумал, что он зайдет с другой стороны и таким образом они возьмут меня в клещи. Но в это время Коротков доложил о том, что один «мессер» дымит и уходит. Подбил его все-таки Коротков! Быстро снижаясь, я искал площадку для посадки. Но внизу, как назло, не было ничего подходящего. Между тем второй фашистский истребитель снова заходил с хвоста. «Коротков, не подведи, друг Коротков!» - мысленно взывал я, с нетерпением ожидая, когда сержант откроет огонь.

- Товарищ командир! - вдруг услышал я его голос и уловил в нем какие-то незнакомые, тревожные нотки. - Боеприпасы… кончились…

Сердце у меня упало. Неужели гибель? Я стал спрашивать Короткова о том, что делается там, сзади, но он не отвечал. Может быть, ранен? Убит? Я еще несколько раз окликнул сержанта и окончательно решил: убит. Оглушительно выстрелив несколько раз подряд, мотор стал. В наступившей тишине прогремела пулеметная очередь. Трасса прошила правое крыло. Хотя все остальное произошло за какие-то считанные секунды, они показались вечностью. Все во мне было напряжено до предела! Я ждал последней пулеметной очереди фашиста. Это подобно ожиданию смертельного удара в спину в то время, когда не можешь повернуться к врагу лицом. А у меня, к великому сожалению, такой возможности не было: высота каких-нибудь пятьдесят - семьдесят метров и окончательно отказал мотор. И все же в сердце теплилась еще какая-то надежда на спасение. Видимо, так уж устроен человек.

И вот, представьте себе, очереди нет! Враг молчит. В чем дело? Что произошло? Упивается моей беспомощностью и подходит на близкую дистанцию, чтобы сразить наверняка? А вдруг и у него кончился боезапас? Меня словно обожгло от этой догадки. На таран, я знал, фашист не пойдет: хлипки они на это, да и высота мала - рискованно. Так что же произошло?

…Я и сейчас, пожалуй, не смогу объяснить толком, как мне удалось посадить самолет. Удар о землю был настолько сильным, что я потерял сознание. Первое, что увидел, очнувшись, было низко склоненное надо мною лицо Короткова. Жив оказался стрелок! Я радостно стиснул сержанта, стал расспрашивать…

К нам уже бежали солдаты, офицеры. Мы осмотрели самолет. Искареженный винт, повреждено правое крыло. В общем - текущий ремонт. Самолет через три дня уже был в строю.

- Ну, а в чем же заключалась находчивость Короткова? - нетерпеливо и строго перебил Терский.

Смолкин улыбнулся.

- Об этом я узнал только на следующий день. Уж больно неразговорчив был Коротков. Оказывается, когда на него обрушился второй истребитель и у него кончился боезапас, он не растерялся, схватил ракетницу и стал палить сигнальными ракетами. Фашист опешил и отвернул в сторону. В это время я и посадил самолет.

Вот какие случаи бывают на фронте…

«Так совершается подвиг», Николай Кириллович Личак, 1958г.