
- Я живу исключительно с Привоза! – заявила мадам Берсон и сверху вниз посмотрела на соседей. – А некоторые только с гастронома…
«Жить с Привоза» по понятиям мадам Берсон и всех остальных одесситов означало покупать продукты только на Привозе. Это могли позволить себе далеко-далеко не все, что, безусловно, неслыханно возвышало мадам.
Почувствовав комплекс неполноценности, прочие соседи опустили голову и погрустнели. Человек, живущий с Привоза, это вам не какой-то странный – буква «т» в этом слове оставлена для приличия – Межбижер. Нет, конечно, люди ездили на Привоз. За курицей, например. Или за рыбой. Но мадам покупала на базаре брынзу и кровяную колбасу! Ну, как вам это нравится?
Не нравилось никому...
А мадам, тем временем, подбоченясь, оглядела двор. Униженные соседи кучковались перед ней, как новобранцы перед сержантом. Еще немного и мадам, скомандовав им:
- Шаги марш! – послала бы их в какой-нибудь на всю голову смертный бой, но тут раздался голос тети Маруси:
- А я живу со столовой горисполкома!
Ух, ты-и-и-и!
Мадам Берсон стала сдуваться прямо на глазах, как шарик, прокричавший положенное число раз «уйди-уйди».
Конечно, горисполкомовская столовая – по слухам, конечно! – это вам не обкомовская, где черную икру мажут даже на коржики к чаю, но все-таки, все-таки… Нет, куда там Привозу до яств горисполкомовской столовой? Даже смешно!
Выбросив из головы мадам Берсон и ее задрипанный Привоз, люди уставились на Марусю так, словно в руках у нее была не авоська с кефиром, а, по меньшей мере, Скрижали. Поставив одну ногу на перевернутое ведро, Маруся попирала его, словно вершину горы Синай и вела свой рассказ.
Ясное дело, сразу выяснилось, что в столовой горисполкома есть все! Но довольно дорого! Например, кило вырезки стоит два рубля!
- А на Привозе семь! – взвыла мадам Берсон.
- Уймись ты со своим спекулянтским Привозом! – одернула ее тетя Рива.
- А сколько стоит вырезка в гастрономе? – поинтересовалась Дуся Гениталенко. Но этот вопрос остался без ответа, ибо вырезку в гастрономе не видел никто и никогда.
Вырезку некоторые богатые да зажиточные граждане видели только у грузчика с мясокомбината Семы Накойхера. Он выносил свой товар, привязав его между ногами, что несколько снижало цену и качество, но все равно вырезка у него стоила минимум пять рублей.
А мадам вдруг почувствовала себя просто нищей, как Иоська с Кангуна, и ей захотелось попросить у тети Симы и прочих граждан «…кто сколько может…».
А Маруся, тем временем, разливалась соловьем, рассказывая про какой-то особый кофе, который делают в самой Москве. Кофе этот продают в железных банках. А там порошок. Сыпешь ложку порошка в чашку, заливаешь кипятком и…
- Нет, это даже не кофе. Это нектар!
- Такого не бывает и не могет быть! – твердо заявила Нюся Накойхер. – Кофе делают из гущи, а потом по нее гадают!
Обрадованные соседи слегка загудели.
Если выяснится, что Маруся врет, то на душе станет легко-легко!
Ах, так!
Маруся круто развернулась и исчезла в своей квартире.
Ах, так!
Она появилась вновь, держа чёрно-красную железную баночку в руке.
Ах, так!
Она открыла баночку! В ней была видна какая-то коричневая пыль...
- Неси кипяток! – велела Маруся тете Ане.
И та побежала за кипятком.
Те минут пять, что ее не было, баночка переходила из рук в руки. Все нюхали, смотрели, читали надпись «Кофе растворимый», а ниже "Натуральный", "Без цикория", "ГОСТ..."

Прибежала тетя Аня, принесла в кружке кипяток.
- Лей прямо сюда! – щедро разрешила Маруся, ставя баночку на стол для домино.
Налили… По двору распространился запах настоящего кофе без цикория и овса. Люди не знали этот запах, но не понять, что это хорошо, было невозможно.
- Ладно, допивайте! – позволила Маруся. – А мне в столовую пора!
И она ушла, провожаемая почтительными взглядами соседей. Тут не до зависти. Тут уже совсем другой уровень.
Маруся перешла Новиковский мост, повернула на Кангуна, дошла до Дерибасовской и вошла в ворота Пароходства. Пройдя двором, свернула в замызганную дверь служебного входа, вошла и очутилась на кухне.
- Давай быстрей! – скомандовал ей кто-то.
Маруся надела клеенчатый фартук и стала к крану. Горы тарелок громоздились рядом. Горы! И их следовало перемыть...
(с) Александр Бирштейн