"Украинский конфликт, спровоцированный американскими элитами в целях "окончательного решения" русского вопроса, по ходу событий превратился в орудие уничтожения Европы"

Ни для кого из независимых наблюдателей уже не секрет, что украинский конфликт, спровоцированный либерально-глобалистскими элитами западных стран, прежде всего США, в целях "окончательного решения" русского вопроса, по ходу развития событий — и вполне предсказуемо — превратился в орудие уничтожения Европы. Как уже ненужного союзника в великодержавной системе координат и как важнейшего рынка Китая, с которым напрямую Вашингтон пока ничего поделать не может. 

Европа теперь нужна как источник реиндустриализации Америки после глобалистского угара, как рынок возрождаемого американского ВПК и, наконец, как источник белой эмиграции в США, дабы отсрочить превращение коренной белой Америки в меньшинство (что на данный момент прогнозируется на середину нынешнего столетия).

Незавидная судьба континента, который столь много дал миру и был наследником великих культур античности. Но все когда-то кончается, особенно если отсутствуют ресурсы, интеллект и политическая воля цивилизации к трансформации в соответствии с требованиями времени. Как справедливо отмечал в своей речи в зале Плейель в марте 1948 года Андре Мальро, возможно и наследование иных культур, но на путях их преображения, что, как показывает история, предполагает цивилизационную совместимость. Более того, тогда же он утверждал, что именно через принадлежность к родине французы и другие становятся европейцами, то есть вовсе не через космополитизм современных элит.

Ничего подобного мы не наблюдаем в нынешней объединенной Европе. Сплошное разложение и кризис демократического правления, что позволяет говорить о ее коллективной веймаризации. Как и в Германии времен Веймарской республики, только уже западная/европейская демократия вообще, а не в отдельно взятой стране, находится в состоянии упадка. Отчасти виной тому окончание холодной войны и распад СССР. Казалось, что наступил "конец истории": Фрэнсис Фукуяма потом объяснился на этот счет, но элиты уверовали, что это именно так и что им просто надо отдаться на волю автоматизма и рыночной стихии в расширении сферы западного контроля, в том числе идейного и ценностного, на всю планету. Никакого наследования по Мальро не мыслилось и не произошло.

Что же произошло на самом деле? 

Усреднение политических программ всех основных партий на почве признания безальтернативности неолиберальной экономической политики (рейганомика/тэтчеризм) и глобализации, введения цензуры медийно-информационного пространства посредством политкорректности и наклеивания ярлыка "популизма" на все взгляды и политические течения/движения тех, кто считает, что не представлен в сложившейся политической системе (а со временем они становятся выразителями настроений большинства).

Дальше — больше: конфликт с Россией на Украине используется для дальнейшего закручивания гаек в ограждении публичного пространства от иных нарративов и точек зрения. Под контроль Евросоюз берет и продукты искусственного интеллекта, обязывая разработчиков предоставлять властям доступ к их ядру с алгоритмами и большим данным, на основе которых осуществляется их обучение. Все за рамками разрешенного властями табуируется как проявление радикализма и чуть ли не угроза демократии (которой уже нет) со ссылкой на опыт фашизма/нацизма (при этом опускается, что именно элиты отдали власть тому же Гитлеру, наивно полагая, что они его "наняли"). Терпит крах послевоенный "общественный договор" в форме социально ориентированной экономики, о чем публично на днях заявил канцлер ФРГ Ф. Мерц.

Закономерный итог — кризис самой либеральной идеи, которая дошла до своего тоталитарного дна. Так что для Европы речь уже идет не только о постамериканском мире, но и о постлиберализме, представление о котором дает межвоенный период европейской истории. И украинский кризис служит тут хорошим индикатором: решили не прельстить российский электорат западной демократией на Украине (гнилой оказался материал), а пошли по проторенному с нацистской Германией пути — через перевооружение и нацификацию соседней с нами страны, а главное — посредством войны, хотя сами к ней не готовы. Единственно честной позицией было бы воевать за то, во что верят. И в этом критический порок политики европейских элит.

Что же дальше для Европы? 

Не сознавая того, Запад запустил на Украине процесс деконструкции Европы, поставив под большой вопрос все европейское мироустройство — не только Ялтинско-Потсдамское, но и Версальское, которое также было навязано континенту и было далеко не справедливым. Москва не присутствовала на мирных переговорах в Версале, где решалась судьба территориально-политического переустройства четырех империй — Германской, Российской, Османской и Австро-Венгрии, — и потому не несет ответственность за их результаты. Ущербное Версальское урегулирование прямо вело ко Второй мировой войне. О катастрофических экономических последствиях такого мира для Европы еще в 1920 году писал Джон М. Кейнс.

По большому счету, речь также о том, что демонтажу подлежит все решенное не только тогда, но и в межвоенный период, и в послевоенную эпоху. А это — наследие Гитлера (его арбитражные решения), Мюнхена (судьба Чехословакии), классовой национальной политики Ленина, Сталина, отдавшего Литве Виленский край с его столицей, принадлежавший Польше, и часть Восточной Пруссии (Мемель), а также Хрущева (применительно к границам Советской Украины и Польши). Таким образом, отпадают все прежние мотивы и скрепы европейского урегулирования в XX веке. 

Становятся понятными для всех слова президента В. Путина о распаде СССР как о крупнейшей геополитической катастрофе века. Десоветизация логично затрагивает вопрос границ и переходит в нечто общеевропейское. Важнейшими факторами прежней стабильности были биполярная конфронтация и присутствие США в Европе.

Для начала, грядет приход к власти в ведущих странах национально ориентированных элит, к чему в наибольшей степени приблизилась Италия, оказавшаяся на одной волне с Америкой Трампа. 

В отличие от США, у этих исторических держав нет опции великодержавности. На пятки нынешним элитам наступают сторонники Найджела Фараджа в Великобритании, партия Марин Ле Пен (в союзе с голлистами) во Франции и "Альтернатива для Германии" в ФРГ. 

Обострение кризиса в любой из этих стран может запустить общеевропейский кризис в ситуации, когда ни ОБСЕ, ни Совет Европы не являются гарантами существующего европейского порядка — эта роль принадлежит НАТО и Евросоюзу. 

Поэтому демонтаж этих двух структур откроет путь к территориально-политическому переустройству Центральной и Восточной Европы, включая Германию, которая не меньше других пострадала от политики наднационального Брюсселя, прежде всего иммиграционной.

Свою роль сыграет тяга к суверенитету, так как демократия может быть только суверенной. Она становится куцей, когда важнейшие сферы национальной жизни передаются наднациональным, никому не подотчетным структурам. 

Для Германии остается вопрос окончательного урегулирования, которого так и не произошло, имея в виду американскую оккупацию. Отсюда хрупкость повторно объединенной страны, из которой со временем могут захотеть выйти восточные земли (бывшая ГДР) и Бавария, причем в целях восстановления демократического правления.

Критическое значение для будущего Великобритании будет иметь вопрос обновления ее ядерного арсенала, предоставляемого Вашингтоном (системы "Трайдент III" на британских АПЛ). Такой кризис в "особых отношениях" уже раз случился при Дж. Кеннеди в конце 1962 года. Он может повториться в связи с позицией Трампа по "денуклеаризации": тогда Лондон, чтобы остаться при "общем" ядерном оружии, может захотеть войти в состав англосаксонской конфедерации под эгидой Вашингтона. Канада последует за Лондоном. Снимутся вопросы шотландского и квебекского сепаратизма и объединения Ирландии. 

Во Франции пало очередное правительство, и трудно сказать, которая из ведущих столиц окажется наиболее слабым звеном. Пока же можно ожидать их игры за "американское наследство" в регионе.

Неудивительно, что Польша считает себя наиболее уязвимой для нового европейского переустройства, особенно ввиду германского ирредентизма, включая проповедь "райхсбюргеров", выступающих за восстановление Второго (кайзеровского) рейха. Возможно, отсюда заявление мининдел Польши Р. Сикорского о том, что Украина должна иметь границы, которые в состоянии защитить. Именно Советский Союз служил гарантом текущих польских границ. 

Вопрос, возьмет ли на себя эту роль Вашингтон, который, судя по всему, озабочен выкраиванием для себя Западного полушария согласно Доктрине Монро. 

Москве предстоит быть готовой к тому, чтобы занять позицию в грядущем европейском переустройстве, на котором скажутся отпечатки реалий периода до Первой мировой и которое должно будет гарантировать нашу безопасность на новом историческом этапе и на условиях классической дипломатии, лишенной идеологической составляющей.

Прошлое вполне может заявить о себе и на задворках Европы — на Ближнем Востоке, прежде всего через евроазиатскую Турцию, в том числе наследие подмандатных территорий Лиги Наций, включая Палестину. А теперь и планы Вашингтона по расчленению Ирана, что предполагает не только его азербайджанскую часть, но и курдов, имеющих "национальный очаг" в Иракском Курдистане. 

Вопрос, потянет ли Израиль принадлежавшую до недавнего времени Вашингтону функцию "стратегического присмотра" за всем регионом.

Как бы то ни было и каковы бы ни были сроки (три, пять или десять лет), Европе предстоит заплатить по счетам всей западной политики на континенте, осуществлявшейся в целях сдерживания России, без нашего активного участия или вопреки ему. Наконец, в стремлении не допустить аналога Венского конгресса, решающее слово на котором принадлежало русскому царю, благодаря чему Европа получила первую и пока единственную систему коллективной безопасности — "европейский концерт", которую западные столицы ликвидировали своей антироссийской политикой с катастрофическими последствиями для всех в прошлом веке.

По ходу, нам предстоит преодолеть жуковское "Они нам не простят нашу победу" и трезво, прагматично управлять естественной экономической гравитацией к России и ее ресурсам соседней с нами Европы. Задача поистине беспрецедентная для нас. Но в российской эмиграции всегда существовала вера в то, что спасение Европы придет из России с ее всечеловечностью и всемирной отзывчивостью, как это сформулировал Достоевский. 

Но можно ли спасти Европу от нее самой?

Александр Яковенко