Жизнь как сон: в Самаре создали новую версию сюжета Островского

Эскиз по пьесе Александра Островского поставила на лаборатории в начале сезона Ирина Васильева, выпускница Сергея Женовача. В той версии молодой чиновник Бальзаминов был так и не выросшим ребенком на трехколесном велосипеде. К премьере образ лишился такой прямолинейности в трактовке, но и ясности в нем тоже поубавилось. Пространство на сцене осталось идиллическим и как будто не вполне реальным (художник Нина Юнгвальд-Хилькевич). Зеленый газон, горшки с цветами, античные статуи и туи намекают, что перед нами если не сон, то мечта. Наивный фантазийный мир, в котором все слишком хорошо, чтобы быть правдой. Образы соответствуют месту. Первым на сцене появляется человек с медвежьей головой. Кажется, этот персонаж родился из фразы одного из героев пьесы о "дикой стороне, в которой могут жить только медведи да Бальзаминовы". Именно этот звериный образ сыграет ключевую роль в развязке. А пока на сцене общий танец (хореограф Виктория Фитюнина) в фатах, закрывающих лица. Выглядит это не менее экзотично, чем слово "фата" во множественном числе. Но этот спектакль весь скроен по принципу усиленной театральности и странным быть тоже не боится. Не боится он и разностильности. На сцене то и дело маячат фигуры в черном с покрытым трагическим гримом лицом. Больше всего они напоминают случайно "залетевших" в этот пестрый мир персонажей немого кино. В программке героини названы "вдовами". То ли в рифму к вдове Белотеловой, на которой Мишенька Бальзаминов собрался жениться. То ли как обозначение тех женщин, которым муж уже точно не светит. Ближе к финалу кухарка Матрена (Ольга Жукова), в этом спектакле очевидно влюбленная в Мишеньку, тоже окажется среди вдов. На этом фоне сюжет Островского, у которого о женитьбе мечтает мужчина, начинает звучать максимально прогрессивно. Главный герой Михайло Бальзаминов (Владимир Морякин), он же Мишенька, носит укороченные штанишки и видит сны наяву. В спектакле отчетливо видны границы разных реальностей, но не всегда можно сказать, где тут сон, а где явь. Будто каждое измерение в той или иной степени - сновидческое. Маменька (Влада Филиппова) - романтик и сибарит не меньше сына. Играет на фортепьянах (синтезатор надежно спрятан в густой зелени), носит легкомысленную тюлевую юбку и цветочки в прическе, долго спит и не меньше, чем Мишенька, любит пересказывать сны. В общем, яблонька под стать своему яблочку. Активная сваха Акулина (Алина Василенко) тоже выглядит кокетливо и по-девичьи, носит цветочки в волосах и серебристые туфельки. Что не мешает ей выпивать с клиентками (это по Островскому) и акробатически переползать на сцену из директорской ложи. Если все названные выше персонажи одеты хоть в какой-то степени исторически, то сестры Пеженовы (Наталия Прокопенко и Анастасия Ермилина) в своих ярких колготках и стильных черных пиджаках словно вчера сошли с подиума. Что недалеко от истины. Взаперти за электрозабором (какой еще может быть у этой золотой молодежи?) девиц держат не просто так, а за слишком веселую юность. С этого забора и начинаются главные странности. После эффектного полета в соседний двор к Белотеловой (настолько эффектного, что пришлось даже использовать куклу актера) Мишенька знакомится с уморительно флегматичной вдовой (Юлия Горелова). И начинает фантазировать, как бы жениться на ней и на одной из Пеженовых разом. Тем более вдова "всегда готова" - уже одета в свадебное платье. Увезти же Пеженову в собственных корыстных целях подбивает Бальзаминова его дружок-трикстер Лукьян Чебаков (Аркадий Ахметов), персонаж с легким налетом инфернального. Потом будет все - от свадеб с цветочной аркой (как положено) до карнавальных похорон героя и эффектного финального выстрела. В какой момент тут начался сон и заканчивался ли он когда-нибудь - решать, похоже, зрителю. В этом разудалом декоративном мире не все до конца понятно и никого особенно не жалко. Кроме, пожалуй, кухарки Матрены, которой пришлось стать вдовой без всякого замужества. Покрыла она лицо таким же белым гримом, как у остальных вдов, и спустилась с ними в люк под сцену. Трудно было женщине в XIX веке, что там говорить.