5 слов, пришедших в русский язык из иностранной литературы

Хорошие переводчики не просто переводят текст с одного языка на другой, но и расширяют границы самого языка. Благодаря им тексты обретают новых читателей в разных странах, а языки обогащаются новыми словами, образами и интонациями.

Впервые переведённый на русский роман «Наследники» Джозефа Конрада и Форда Мэдокса Форда, вышедший в Яндекс Книгах, получил новую жизнь благодаря Сергею Карпову — переводчику «Бесконечной шутки» и произведений Алана Мура. В честь выхода книги мы собрали пять слов и понятий, которые появились в русском языке благодаря работе переводчиков.

«Нежность»

Один из первых реформаторов русского литературного языка, Николай Карамзин не просто переводил тексты, но и создавал язык для новых чувств. В конце XVIII века, опираясь на образцы французской литературы, Карамзин начал вводить в обиход слова и конструкции, которых в русском до него не существовало.

Он стремился не к буквальному воспроизведению текста, а к передаче тонких оттенков эмоциональных и философских смыслов, характерных для эпохи Просвещения и сентиментализма. Именно благодаря его переводам и авторским текстам в языке закрепились такие понятия, как «чувство», «нежность», «влюблённость», «очарование» — слова, позволяющие говорить об интимном, внутреннем, личном.

Карамзин не ограничивался лексикой, он менял и синтаксис, делая речь короче, эмоциональнее и проще. Он заимствовал у французского языка лёгкость, разговорную гибкость, насыщенность нюансами. Некоторые слова он формировал по аналогии с французскими, используя русские корни, что позволяло сохранить национальную основу, но при этом расширить выразительные возможности. Эти нововведения стали фундаментом для развития русской прозы XIX века: именно Карамзин создал почву, на которой позже выросла литература Пушкина, Тургенева, Достоевского.

Домомучительница

фото:

кадр из мультфильма

Одним из ярких примеров того, как переводчик может не просто адаптировать текст, но и обогатить язык, стало слово «домомучительница». Оно появилось в русском издании книги «Карлсон, который живёт на крыше» благодаря Лилианне Лунгиной. В оригинале строгую фрекен Бок называют «домоправительницей», а её фамилия по-шведски означает «козёл».

Астрид Линдгрен вводит игру слов, ссылаясь на это значение: герой книги, Малыш, придумывает обидные, но забавные прозвища — вроде «домокозёл». Буквальный перевод не передавал иронии и звучал бы неуклюже, поэтому Лунгина пошла по другому пути и придумала слово, одновременно и узнаваемое, и насмешливое: «домомучительница».

Лилианна Лунгина считала, что перевод — это всегда творческий акт. Сама она пришла к скандинавской литературе случайно: в издательстве не хватало специалистов по шведскому, и она выучила язык самостоятельно. Её перевод «Карлсона» оказался не просто удачным, он сформировал облик героя для нескольких поколений советских детей. В дальнейшем Лунгина работала над другими книгами Астрид Линдгрен: «Пеппи Длинный чулок», «Эмиль из Леннеберги», «Рони — дочь разбойника». Её стиль отличался точным чувством юмора, тонкой работой с языковой игрой и вниманием к культурному контексту.

Флирт

Слово «флирт» имеет длинную и любопытную историю. В английском языке flirt появилось в XVI веке и сначала означало «резкое движение» — например, взмах веером. Лишь к XVIII веку оно приобрело современный смысл — «лёгкое, игривое ухаживание». Во Франции, в эпоху романтизма, слово flirter (заимствованное из английского) быстро прижилось в светском обществе и стало частью языка светских салонов.

В Россию XIX века английское flirt сначала проникло в устной речи аристократов, хорошо владевших иностранными языками. Массовое же распространение слово получило благодаря художественным переводам. В ранних переводах, например в издании «Ярмарки тщеславия» Уильяма Теккерея 1873 года под редакцией В. Зотова, его передавали описательно: «кокетство», «игривое поведение».

Лишь в классическом переводе М. Дьяконова 1951 года появилось прямое заимствование «флирт»: «Ребекка то и дело затевала лёгкий флирт с офицерами, чем вызывала ревность Эмилии». Этот перевод стал каноническим, и слово, пришедшее в русский язык как калька с английского, окончательно закрепилось в речи.

В голове опилки

фото:

кадр из мультфильма

Благодаря Корнею Чуковскому в русском языке появилось немало устойчивых выражений, связанных с образом Винни-Пуха. Один из самых известных — «медвежонок с опилками в голове». В оригинале Алан Милн описывает героя как Bear of Very Little Brain — «медведь с очень маленьким мозгом». Однако именно в переводе Чуковского появляется фраза, которая со временем стала визитной карточкой персонажа. Интересно, что упоминание об опилках в голове встречается в английском тексте лишь однажды и связано, скорее, с тем, что игрушечных медведей действительно набивали опилками. Чуковский же придал этому образу новое значение, превратив его в постоянную ироничную характеристику Пуха, простодушного и находчивого.

Другой пример лингвистической изобретательности — сцена, где используется английское слово draughts, означающее и сквозняки, и настольную игру в шашки. Передать эту многозначность дословно невозможно, но Чуковский находит решение: он вводит игру слов со «сквозняками», сохраняя комический эффект и тонкую языковую игру. Такие находки делают перевод не просто адаптацией, а самостоятельным художественным произведением, в котором рождаются новые смыслы и метафоры, понятные и близкие русскоязычному читателю.

Животрепещущий

Слово «животрепещущий» — яркое, образное, почти кинематографичное — пришло в русский язык из переводов немецкой романтической литературы конца XVIII–XIX века.

В немецком у Гёте и Шиллера встречалось сочетание lebendig zitternd — «живо трепещущий», от слов Leben («жизнь») и Zittern («дрожь»). Этой формулой они описывали и природу — например, дрожащие листья в «Лесном царе» Гёте, — и внутренние состояния, вроде трепета сердца в стихах Шиллера.

В начале XIX века русские переводчики, среди которых были В. А. Жуковский и А. С. Пушкин, почти дословно перенесли оборот в русский язык. Так, в «Лесном царе» Жуковский писал: «Дитя, что ко мне ты так живо дрожишь?» — здесь ещё нет цельного слова, но калька уже угадывается. В 1830-е в переводах Шиллера закрепился вариант «живо трепещущий».

Соединение двух основ в одно слово произошло в 1840–1850-х годах. Первое зафиксированное употребление — у Тургенева в повести «Фауст» (1856): «Она говорила о животрепещущих вопросах современности». Тургенев, прекрасно знавший немецкий, придал выражению оттенок интеллектуального «жизненного трепета».

Критик В. Г. Белинский подхватил и развил его в публицистике, наделив словом значение «злободневный»: «Литература должна касаться животрепещущих тем». Так калька из немецкой романтики постепенно стала прочной частью русской классической речи.