DayTimeNews.RU
Рифмы и панчи.
фото: архив Дмитрия Кравченко
От редакции. Каким вы представляете себе современного поэта? Ведет ли он соцсети? Развит ли он физически? Популярен ли?
Дмитрий Кравченко — поэт, который привлекает внимание молодежи фразой «У меня 1 миллион подписчиков в соцсетях». А еще у него творческий тур по городам, как у хорошей музыкальной группы, и шея, которая издалека выдает борцовское прошлое. Такая современная поэзия нам нужна. О такой современной поэзии мы говорим.
Это интервью — часть нашего проекта «Топ-50 историй мужчин». Читайте другие разговоры по ссылке.
Если сейчас человек выбирает заниматься поэзией, то это очень серьезный выбор. Он понимает, во-первых, что не может без этого, потому что поэзия — это, прежде всего, когда ты не можешь не писать. И он понимает, что это его время, и он выбирает этим заниматься. И надеется на то, что у него что-то получится.
К тебе приходит молодой поэт и говорит: «Дмитрий, вот хочу творить». Ты скажешь «да» или скажешь: «Подумай десять раз, а потом приди еще раз — и тогда да»?
Я почитаю его тексты и, исходя из них, уже смогу дать более конкретный совет. Но прямо прогонять и отговаривать — вряд ли. У меня есть молодежный проект, который давно работает, и всех молодых крутых я беру себе и, как батя, грубо говоря, о них забочусь. Даже продюсером себя назвать не могу — слишком громко. Я как батя, потому что я семью создаю. Мы можем собраться просто так дома у кого-нибудь, посидеть, поговорить. Такие взаимоотношения.
фото: архив Дмитрия Кравченко
Что сложнее: слышать «твои стихи говно» или говорить «твои стихи говно»?
В последние годы я вообще не говорю людям про стихи ничего. Тысячи сообщений поступают ежемесячно с просьбой оценить. Я не говорю ничего, потому что боюсь человека обидеть. Не все люди такие, как я. Не все в 17 лет услышали, что твои стихи говно. И не все в ответ на это решили доказать, что их стихи будут лучшими в стране.
Кто-то услышит, что его стихи говно, и больше никогда не будет писать. Я этого не хочу — наоборот, пусть люди пишут больше. Чем больше людей будет писать, тем больше будет конкуренции, и в этой конкуренции будут расти замечательные поэты.
Так что критиковать мне сейчас сложнее. Меня-то критикуют постоянно, хейтеров становится больше пропорционально росту аудитории. Хейт — это же в том числе способ заявить о себе тем или иным способом. Он пишет гадость, ему уже мои сторонники или почитатели начинают в доступной форме — без оскорблений! — объяснять, что он неправ. Ну и все, понеслось.
Ты работал в офисе. Что делал?
Занимался фондом при Департаменте культуры Москвы, отвечали за проекты библиотек. Но оказалось, что работа на госслужбе и творчество практически несовместимы. Это не то, что я себе рисовал, к сожалению. Я-то думал, что как приду, как начну делать классные вещи! Не, вообще все иначе там работает.
Оттуда меня захантили в Фонд поддержки предпринимателей. Там я уже в костюме ходил в офис с 9 до 6 часов каждый день, ездил в «Москву-Сити» на работу. Поначалу было прикольно, особенно для соцсетей контент получилось разнообразить.
Но потом, так или иначе, ты начинаешь перегорать. Потому что, когда не ты руководитель, очень сложно работать. Ну, мне по крайней мере, потому что у меня всегда есть свои идеи.
Но когда у тебя есть руководитель, ты вынужден делать то, что он тебе говорит. Это вызывает очень много сложностей. К тому же я не мог отказаться от творчества. Сколько раз в жизни я пытался уйти от творчества — оно никуда не девалась! И я очень много времени вне работы посвящал творчеству. Концерты, путешествия, перелеты и так далее и так далее. Директору…
О, Бондарчук идет, смотри. Прикольно. Просто гуляет.
фото: архив Дмитрия Кравченко
Погода кайф, даже Бондарчук не отказал себе в удовольствии.
Так вот, офис. Почему-то людей там очень сильно напрягает, когда подчиненные пытаются быть лучше, чем они. Но я не был таким, наверное, большим руководителем, не могу судить.
Когда я начал очень много времени уделять творчеству, меня начали узнавать партнеры на встречах. То есть мы приходим с руководителем, а люди меня уже знают. Естественно, как босса, его это сильно напрягало. Начались конфликты, из-за которых я в итоге офис покинул. До сих пор до конца не понял этого, потому что, если ко мне приходят талантливые ребята, я везде начинаю кричать практически, что они круче и мощнее меня. Если не сейчас, то в перспективе — точно.
Ты же из Ростова-на-Дону?
Из Армавира. И из Ростова-на-Дону. У меня два родных города. Всегда об этом говорю. До шестнадцати лет я жил в Армавире, потом переехал в Ростов. Вся творческая движуха, которая в моей жизни произошла, — первые тексты, выступления — в Ростове.
Просто в широком восприятии люди из Ростова-на-Дону если рифмуют, то под бит.
Я никогда даже не шел в рэп. Ну, в детстве что-то там пытался. Но еще раз: мне всю жизнь люди говорили, что я херней занимаюсь. И в данном случае я, видимо, прислушался и не стал развиваться в этом направлении.
Кстати, есть история про рэп и Ростов-на-Дону, который, конечно, столица русского рэпа.
Давай.
2014 год. Я работаю помощником организатора мероприятий, мне нужно ехать встречать артистов. Прилетают Хамиль и Змей из «Касты», у них как раз тогда вышел совместный альбом.
Сидим с ними в гримерке, и я говорю Хамилю, что очень люблю его творчество и сам пишу. Договорились, что я скину ему свои стихи. Я отправил и забыл. Проходит полтора месяца, сижу где-то в заведении — звонок с незнакомого номера. Беру трубку:— Алло.— Да, Дмитрий, здравствуйте! Это Андрей. Хамиль. Я тут ваши тексты прочитал. Давайте встретимся, поговорим?
Мне кажется, в тот момент я подпрыгнул до потолка. Мне, пацану 22 лет, звонит Хамиль и предлагает встретиться! Мы действительно встретились. Я не вру! Поговорили про мои стихи. Он высоко их оценил, но сразу сказал, что это не рэп, а именно поэзия.
В дальнейшем мы много раз пытались найти какие-то точки взаимодействия, чтобы сделать совместные треки. Но перестроить свою голову на написание рэпа очень-очень сложно. Наверное, рано или поздно я себя заставлю это сделать и напишу лучший рэп-альбом года.
фото: архив Дмитрия Кравченко
Есть два исторических стереотипа поэта. Первый, конечно, то, что поэты — бесконечные кутилы. Поэты XXI века — это все те же кутилы?
К сожалению, я не знаю, где вы взяли этот стереотип. Сейчас если слышат про поэта, то думают, что я какой-то задрот в очках, с засаленными волосами, который вот в клетчатой рубашечке.
Не знаю, чем или кем это навеяно. Может быть, Бродским, например. Бродский так вот выглядит. Но если вспомнить Есенина, Маяковского, Евтушенко — там да, было весело. Современный поэт представляется чем-то скучным.
Ага. Второй стереотип, что поэт, как и художник, всегда голодный.
Тут смотря как воспринимать. В прямом смысле голодным, к счастью, себя не назову. Есенин был хоть раз голодным? Не факт. Маяковский был голодным? Да, были голодные годы, но тогда вся страна голодала. Рождественский, Евтушенко, Вознесенский… Кто-то из них голодал? Нет. Евтушенко жил в доме на Котельнической набережной, у него квартира 120 квадратов была.
Но метафорично поэт голоден до чего-то, это правда. Голоден до любви, до какой-то несправедливости, еще до чего-то. У поэта состояние — это вечная борьба, вечное страдание, вечная депрессия.
Почему я изначально сказал, что поэт — это тот человек, который не может не писать? У поэта, даже если у него все прекрасно, всегда найдется проблема. Он ее сам, если что, найдет, потому что он будет не согласен с тем, что происходит в мире. В сфере его зарплаты, его любви, его друзей, геополитики, чего угодно. Он найдет, до чего быть голодным, и он будет об этом писать.
фото: архив Дмитрия Кравченко
Объясни для меня, дебила: чем плохие стихи отличаются от хороших?
Нельзя отличить хорошие стихи от плохих, потому что нет критерия в отличии. Есть критерии к рифмам. Но дальше — только опыт, профессионализм, чуйка даже какая-то.
Научить человека писать поэзию нельзя. Это дар Божий. Научить человека складывать текст в определенный ритм — можно. Тут и нужен внутренний барометр, который помогает определить. Но мой проект «ЛитГост» работает больше десяти лет, и я вижу ребят, которые будут собирать аншлаги на своих выступлениях. Думаю, что у меня хорошо работает этот самый внутренний барометр. Дать двум человекам Есенина (желательно не говоря, что это Есенин) — и один назовет стихи гениальными, другой скажет, что хрень полная.
Можно ли хорошо прочитать плохие стихи? Ну и наоборот.
Разумеется, и на этом умении хорошо читать плохое поднялись десятки поэтов современных.
Они научились хорошо читать — и подают абсолютно безграмотные, абсолютно пустые тексты так, что их хочется слушать. Можно называть это проблемой, я просто считаю частью современной культуры поэзии.
Что касается обратной ситуации, то вот это беда как раз многих ребят. Сейчас, если ты не умеешь себя подавать, то ты обречен. История нам показывает, что все имена поэтические, которые мы знаем, умели подавать себя на сцене. Может быть, Бродский только является исключением, но он уникален.
фото: kronbergТвоя работа с голосом началась как-то параллельно со стихами?
Я понял, что мне надо заняться голосом, когда меня пригласили на работу на радио. Это был 2014 год. Я пришел на радио гэкающий страшно. Меня позвали, наверное, из-за тембра: он был достаточно красивый именно для радио. Но буквально за пару месяцев коллега вылепила из меня радиоведущего: поставила голос, манеру говорить, все остальное. А дальше уже ежедневная работа, в результате которой ты становишься сильнее и сильнее.
У тебя популярные трансляции, тебя смотрят люди. Но ты никогда не задумывался, что им в целом все равно, что ты читаешь, им важнее именно как ты это делаешь?
Возможно. Но нам нужно понять цель, которую я преследую. А я не преследую цель красиво говорить, я преследую цель популяризировать поэзию. И этот формат, он был найден только потому, что я хотел поэзию популяризировать. Я читаю стихи, потому что хочу это в народ донести.
У нас куча людей, которые красиво говорят. Безумное количество пацанов и девчонок, у которых классные голоса. Но это немного не то, что я делаю. Я не хочу быть каким-то голосом поколения. Я поэт, блин. Я поэт, сука, услышьте меня! Я хочу быть поэтом. Я хочу, чтобы поэзия была в нашей стране чем-то гордым, как это было в шестидесятые, двадцатые. И все для этого делаю.
фото: архив Дмитрия Кравченко
Твой самый популярный формат долгое время: созвоны со случайными людьми, на которых ты прикидываешься провинциальным дурачком, а потом резко начинаешь красивым голосом читать стихи. Есть обида, что для привлечения внимания людей, надо сначала вызвать у них снисхождение, а потом еще и шокировать?
Обида есть за искусство, которое существует в нашей стране 200 лет. И каждый второй на вопрос, что у вас связано с Россией, ответит — Пушкин. То есть, самый популярный русский — поэт, а в 21 веке, чтобы привлечь внимание к поэзии, надо выпрыгнуть из штанов. Вот это меня очень сильно расстраивает. Что для объяснения людям, что я занимаюсь поэзией, мне нужно полтора часа читать лекцию практически.
Вот это скорее задевает. Что люди не воспринимают наше искусство как что-то полезное, что-то высокое.
У тебя миллионная аудитория в соцсетях, видео и подкасты собирают сотни тысяч просмотров. Это помогает?
Во-первых, это дало мне мотивацию к работе. Во-вторых, это дало мне возможность полностью заняться любимым делом и заняться популяризацией темы, которой я занимаюсь.
И это позволяет мне заниматься той просветительской работой, которой я и хочу заниматься. Встречаться с детьми в школах. То есть я могу позвонить, грубо говоря, в любое министерство образования, сказать «Здравствуйте, у меня три миллиона подписчиков в соцсетях. Я хочу встретиться с детьми и пообщаться». Это дает возможность преодолевать какие-то преграды гораздо быстрее.
Появляются первые бизнесмены-меценаты. Которые могут просто организовать в своем городе мой концерт, оплатить мой приезд. Чтобы люди пришли и послушали меня. А я хоть сейчас поеду по всем регионам нашей страны для того, чтобы почитать детям стихи. Просто соберите мне зал детей, чтобы они это послушали. Они полюбят поэтому, что я им это прочитаю. Опыт показывает именно так. Уж половина точно полюбит.
фото: архив Дмитрия Кравченко
Расскажи про детей чуть подробнее. Как тебе удается завоевать внимание с поколением рилсов?
Для них поэзия вообще непонятная вещь, но их внимание легко завоевать. Ровно той же фразой: «Ребята, у меня 3 млн подписчиков в соцсетях». Все! Все сразу будут смотреть. Дальше важно с каждым постараться найти что-то общее. Одним рассказать, что я тоже борьбой занимался, с другими вспомнить, как на медаль в школе шел.
Они сейчас все, как бы это плохо ни звучало, стремятся к количеству подписчиков. И поэтому, когда я им говорю, что у меня огромное, они хотят выжать из меня всю информацию для того, чтобы узнать, как это сделать. А я занимаюсь своей работой просветительской в плане поэзии. И когда мы находим вот этот коннект, у нас получается общий язык. В какой-то момент все начинают признаваться, что тоже пишут стихи.
Девчонки любят поэзию до сих пор?
Да, но в период между 17 и 28 годами у них провал в увлечение этими бесконечными рэперами новой волны. Потом розовые очки падают, они возвращаются к жизни, выходят или хотят выйти замуж. И им неинтересно слушать про клубы, тачки, бабки и прочее.
У меня основная аудитория это все-таки 30+. 35 даже. Либо дети до 16-ти, которым интересно смотреть видео с пранками.
У тебя есть любимый тип лирики?
Любовная. Я же сам пишу любовную. И романы читаю. То есть у меня все, что связано с любовью. Но эта любовь может быть к разным вещам. Все пишут про любовь. Любовь к природе, любовь к семье, к женщине, к стране, к чему-то ещё. Неважно, к чему. Всё движется за любовью. Любовь движет всем. Как угодно говорите, но без этого никуда. Поэзия равно любовь.
фото: архив Дмитрия Кравченко
Последний вопрос. Лучшая рифма в истории человечества.
Нет ее. В моем мире, если поэт может найти новую рифму к слову «любовь», это прям вот круто. Кажется, что нет ничего нового: «кровь», «морковь», «бровь». Но возьмем Маяковского, который писал «любовь — лубов», или «любовь — дубов».
И, блин, вот когда ты сочетание слов можешь составить так, чтобы это нигде не повторялось — вот это самая лучшая рифма. Потому что это что-то новое.
СМОТРИТЕ ТАКЖЕ: