Семейные ценности: выставка Александры Бычковой и Сергея Кольцова в Музее Москвы

Александра Бычкова и Сергей Кольцов были красивой и немного нездешней парой. Она — любительница изысканных вечерних туалетов, создательница искусных вышивок и аксессуаров, сотрудничавшая с модным домом Hermes. Он — настоящий франт, о котором студенты Строгановского вспоминали: «Сергей Васильевич — в лайковых перчатках, в сапогах, со стеком в руках. Барин-эстет снимал одну перчатку, подходил к недоделанной студенческой скульптуре, легко, несколькими движениями пальцев, проходился по глине, говорил: “Вот так!” — и шел к следующей работе». Восхищению советских юных художников не было предела. Они видели в Кольцове этакого западного мэтра.

Несмотря на заграничный флер, Сергей Кольцов был успешным советским скульптором и не находился в оппозиции власти, как, впрочем, и его жена. Отчего же их имена со временем выцвели и забылись? Выставка «Между Парижем и Москвой. Александра Кольцова-Бычкова и Сергей Кольцов» (куратор — Ксения Гусева) в Музее Москвы пытается ответить на этот вопрос. И заодно — познакомить публику с их наследием.

От Ренессанса до «мещанских» розочек

Имя Александры Бычковой может показаться смутно знакомым, и неудивительно: она была одной из «героинь» прошлогодней выставки «Москвичка» — огромного проекта, показанного здесь же, в Музее Москвы. Ксения Гусева, курировавшая его вместе с Надеждой Плунгян, давно интересуется творчеством Бычковой и Кольцова. Нынешняя «двойная ретроспектива» — результат общения с наследниками, а также со столичными и региональными музеями. Гигантский выставочный коллаж открывается автопортретами Бычковой и Кольцова. Интересно, что художники никогда не работали вместе: исключением стал пейзаж, созданный время долгосрочной командировки в Париж — с березками, символизировавшими тоску по дому. И все же это были совершенно разные авторы — поддерживавшие друг друга, но работавшие каждый в своем ключе.

Из зала с автопортретами зритель проходит в узкий коридор с черно-белыми фотографиями Москвы: старой, дореволюционной, с конными повозками и брусчатыми мостовыми. Именно в таком городе выросли Бычкова и Кольцов — уютном, патриархальном. Они были ровесниками: оба родились в 1892 году. Познакомились в Строгановском училище, откуда выпустились в 1917-м — сразу в новую эпоху. Строгановка дала им многое: прежде всего, как рассказала журналистам Ксения Гусева, представление о равенстве искусств: «Вещи, окружающие человека, так же важны, как живопись, графика или скульптура: вышивка может быть не менее прекрасной, чем монументальное панно. Этот принцип они привнесли в свое искусство».

На выставке есть ученические работы Сергея Кольцова, и видно, что у наставников — скульптора Николая Андреева, автора памятника Гоголю на Никитском бульваре, и художника Павла Пашкова — он перенял интерес к культурам прошлого, от Вавилона до Ренессанса. А еще — любовь к шаржам: они получались у него отменно. Александра Бычкова пришла в Строгановку опытным мастером: она прекрасно вышивала. Эти навыки пригодились ей в эпоху НЭПа, когда денег на новые вещи не было, и многие перешивали старые наряды. Заказчицы, правда, просили у нее не супрематические узоры — как на тканях Варвары Степановой и Любови Поповой — а «мещанские» розочки. Отсюда — пышные букеты на вышивках Бычковой. Инерция вкуса, по словам Ксении Гусевой, была велика и не поспевала за историческими потрясениями: «Амурчики и цветочки не ассоциируются у нас с революционными 1920-ми. Это интимная, почти неизвестная сторона той эпохи, когда новая идеология сталкивалась со старым бытом».

Одобрено Синьяком

Бычкова и Кольцов поженились в 1924 году, и художница взяла двойную фамилию — Бычкова-Кольцова. Четыре года спустя они отправились в Париж в творческую командировку — каждый со своей целью. Кольцов должен был изящно, не в лоб — чтобы убедить образованную аудиторию — высмеять пороки Франции: страны, породившей Парижскую коммуну, но не искоренившей капитализм. Александра Григорьевна ехала, чтобы ознакомиться с «новейшими видами декоративно-прикладного искусства». Оба со своими задачами справились. Глаз Кольцова, словно камера оператора, выхватывал сценки из жизни большого города: он рисовал перепачканных углем грузчиков, уличных музыкантов и художников, нищих, копающихся в мусорных баках, и на контрасте — лоснящихся биржевых дельцов. По словам Ксении Гусевой, его интересовала дневная жизнь Парижа. А вот Бычкову — скорее, ночная. Посетители кафе и театров в вечерних туалетах, модницы, позирующие перед Эйфелевой башней, великая Жозефина Бейкер, отплясывающая с обнаженной грудью — герои ее произведений. А еще она занималась рукоделием, разрабатывала одежду для модного дома Hermes, создавала яркие декоративные панно, которые показывала на престижном Салоне Независимых. Несколько панно купил Поль Синьяк — великий пуантелист. Художница вела с мэтром теплую переписку, и ее работы, предполагает куратор, до сих пор хранятся в наследии Синьяка.

По направлению к Дюреру

В Париже Сергей Кольцов провел два года. Бычкова задержалась еще на два, и муж бережно хранил нежные письма, присланные из Франции. Эта поездка окончательно определила их статус — между Парижем и Москвой, как заявлено в названии выставки. Они и до отъезда держались особняком: поддерживали советский строй, но не разделяли идею служения обществу. Творчество — интимный процесс, которым лучше заниматься для себя, не на публику — и работы западных авторов, того же Джорджо Моранди, годами рисовавшего одни и те же натюрморты и неохотно контактировавшего с миром — только укрепили их в этой мысли. Вернувшись в Москву, Александра Бычкова окончательно огородилась от мира. Она с удовольствием жила на даче и писала картины с «тихими» сюжетами: пейзажи, букеты цветов, портреты мужа. Нередко вдохновлялась западными шедеврами: в ее пляшущих купальщицах можно разглядеть «Танец» Матисса. Эти вещи она создавала, прежде всего, для себя. Все социальные обязательства взял на себя Кольцов. Он получал масштабные заказы: работал над созданием пятиметровой фигуры красноармейца для наземного вестибюля метро станции «Арбатская», руководил восстановлением и установкой фигур на крыши Библиотеки имени Ленина, создал новую статую Терпсихоры для фасада Большого театра — взамен разрушенной в войну. Но по прихоти судьбы многие его проекты остались на бумаге или оказались утрачены. Сохранились только камерные вещи: стараниями куратора они представлены на выставке. Вот рука с растопыренными пальцами, словно протянутая из окопа: одна из работ военной тематики. Ее «герой» балансирует на грани жизни и смерти. На выставке есть и «Рука рабочего», сжатая в кулак: произведение парижской эпохи, намекающее на классовую борьбу. Этот мотив появился в творчестве Кольцова неслучайно: он отсылает к «Рукам молящегося» гениального Дюрера, доказавшего, что для образа достаточно одной выразительной детали. И, конечно, здесь проявилась любовь советского скульптора к классике, пронесенная через всю жизнь.

Жители дома Перцовой

Последние годы Сергей Кольцов сильно болел: на одном из портретов он предстает в образе Ван Гога с забинтованным ухом. Несколько операций на сердце не принесли результата: жизнь Сергея Васильевича оборвалась в 1951-м, когда ему было 59 лет. О скульпторе начали забывать. Для многих он ассоциировался со сталинской эпохой, хотя откровенно пропагандистских вещей не создавал, не считая барельефов с профилями Ленина и Сталина. В итоге Александре Григорьевне пришлось спасать наследие мужа. В 1974 году она организовала его персональную выставку, и это, наверное, далось ей нелегко: на фотографии того времени она выглядит особенно уставшей и хрупкой. Художница по-прежнему не хотела участвовать в общественной жизни. После смерти супруга она осталась в легендарном Доме Перцовой, где они прожили долгие годы: ей удалось сохранить мастерскую. И на протяжении десятилетий она писала один и тот же вид из окна, с Кремлем и Большим Каменным мостом. Но реальность неумолимо наступала: еще в 1932-м был взорван Храм Христа Спасителя, и у Бычковой тогда «текли слезы, она их не вытирала, и они капали на балкон». На ее картинах место, где стоял собор, специально оставлено за кадром: она отказывалась впускать в свои работы новую действительность.

Отношение к творчеству как к чему-то личному, сосредоточенность на семье — а в последнем зале можно увидеть портреты родных, окруживших художницу заботой после смерти мужа — в итоге сыграли злую шутку. Об Александре Григорьевне, ушедшей в 1985-м, забыли на долгие годы. Нынешнее возвращение состоялось, в том числе, благодаря потомкам сестры Бычковой Юлии, сохранившим творческий архив художников. Теперь же причастным памяти стал и зритель. После финального зала посетители вновь оказываются перед автопортретами. И это уже не чужие люди, чьи лица выветриваются из памяти за пару секунд: после долгого «общения» — а выставка получилась по-настоящему масштабной — воспринимаешь их как старых знакомых. И думаешь о том, сколько же в человеческой жизни случайного — и красивого, вечного.

Выставка работает до 24 августа

Ксения Воротынцева

Фото: Пресс-служба Музея Москвы