НОВОСТИ / РОССИЯФилософский взгляд на великого австрийца.
Это не просто еще одна биография одного из величайших писателей ХХ века, но попытка осмыслить его жизнь и творчество методами философии. Критик Лидия Маслова представляет книгу недели, специально для «Известий».
Рюдигер Сафрански’Кафка. Пишущий ради жизни".
Москва: Издательство АСТ, 2025. — пер. с немецкого С. О. Мухамеджанова. — 320 с.
Благодаря многозначности немецкого предлога «um», оригинальное название книги философа-хайдеггерианца Рюдигера Сафрански о Франце Кафке содержит оттенок словесной игры: Um sein Leben schreiben — это, во-первых, просто «писать о своей жизни», но в то же время и «писать, чтобы выжить». В патетичном русском переводе «Пишущий ради жизни» на первый план выходит категорический императив (не писать нельзя, невозможно), а кроме того, естественным образом улетучивается личное местоимение «sein» (свой), как бы намекающее, что Кафка писал исключительно о самом себе и в процессе письма решал прежде всего собственные психологические проблемы. С одной стороны, так оно и было, но когда индивидуалистическое местоимение пропадает, тем самым подчеркивается глобальный, общечеловеческий смысл Кафкиных скрупулезных интроспекций.
Фото: Издательство АСТРюдигер Сафрански «Кафка. Пишущий ради жизни».
Идея о том, что имеющий репутацию замкнутого чудака-неврастеника и непонятного аутиста Кафка на самом деле до сих пор поддерживает очень многих, помогая справляться с жизнью на этой не всегда уютной земле, ничуть не противоречит взгляду Сафрански — в общем-то, именно к ней он и клонит. В финале книги философ указывает на утешительную и гармонизирующую составляющую кафкианского мировоззрения, цитируя последний рассказ Кафки «Певица Жозефина, или Мышиный народ», где описано, какое воздействие писк певицы Жозефины производит на жмущихся друг к другу мышей: «Вся же масса слушателей уходит в себя. В эти скупые промежутки роздыха между боями народ грезит; каждый как бы расслабляет усталые мускулы, словно ему, безотказному труженику, в кои-то веки дано растянуться и вволю понежиться на просторном и теплом ложе».
По наблюдению Сафрански, Жозефина — это и есть сам Кафка, неизменно идентифицировавшийся со своими героями, а накануне смерти с присущим ему самоуничижением охарактеризовавший свое творчество как «доверительный шепоток с хрипотцой» или того хуже, мышиный писк, который не факт что является искусством, но главное, все-таки дает бедному маленькому мышонку «возможность услышать самого себя» и тем самым «освобождает от оков обыденной жизни».
Попыткам разорвать, расшатать, хоть как-то ослабить эти оковы была посвящена, в сущности, вся короткая жизни Кафки, описание которой Сафрански начинает с программного заявления своего героя: «Нет у меня наклонностей к литературе, я просто из литературы состою, я не что иное, как литература, и ничем иным быть не в состоянии». Подобно то...