Мы слишком мало восхищаемся Симоне Индзаги

И недооцениваем, когда восхищаемся.

Первый текст на Спортсе я написал об Индзаги.

В то время ему было едва за сорок. Он работал второй сезон, гонялся за результативностью и лигочемпионской зоной. Когда спрашивали о тренерском образовании, эпатировал: «Мой диплом – футболка, в которой я сделал покер в Лиге чемпионов».

Что-то в нем было, потому что тексты стали традицией. Каждый год, что бы ни случилось, Индзаги давал повод написать о себе. Мы восхищались его адаптивностью и прочили великое будущее. Отслеживали изобретательные настройки под звезд. Сокрушались пандемией, лишившей перспектив в чемпионской гонке. Защищали от увольнения в «Интере».

Всегда находились новые ракурсы – это кое-что говорит о глубине подхода. Индзаги начинал как неофит Земана и обещал «игристый футбол», переметнулся в итальянскую секту трех защитников и почти пошагово копировал ролевое распределение Эрикссона. Пробовал уже не модный, но еще популярный позиционный футбол. Играл механизмами. Создавал хаос.

Каждые год-два мы заново осмысляли его игру, потому что игра менялась. Неизменным оставался подход. Индзаги получал определенный состав, выбирал лучших и находил способ тактически непротиворечивого сосуществования. Стиль рождался из гармонии индивидуальных качеств. В основе концепции лежали не идеи, о которых он, как и все практики (главное – сделать, слова подберут другие), всегда говорил с оглядкой. Все шло из желания повеселиться, провозглашенного много лет назад, в примавере «Лацио». Для веселья необходим идеальный комфорт – и Симоне, наверное, единственный тренер в мире, научившийся создавать его каждому из десяти полевых.

Эта гибкость, которая не нуждалась в поверхностном проявлении вроде позиционных перестановок и проявлялась на более глубоком, концептуальном уровне, привела к тому, что Индзаги, почти попутно выигрывая трофеи, так же походя менял футбол – кажется, до конца не осознавая этого и точно не придавая особенного значения. Он веселился, остальное получалось само собой.

В конце концов это привело его к особому способу коллективной организации – детально продуманной тактической зыбкости вместо постылых автоматизмов. В «Интере» нет ни одной фиксированной роли. Столетний центральный защитник открывается за спины на острие, нападающий-пенсионер обороняет дальнюю штангу. Ролевые границы стерлись. Содержание победило форму.

Год назад Индзаги, забирая премию лучшему итальянскому тренеру, привычно сказал, что тактическому преображению помогло желание повеселиться, но произнес и другое: «Часто слышу, как люди спорят об игре в три или четыре защитника. Я бы говорил о занятии пространства. «Интер» начинает со структуры, а потом переходит на атаку пространств. В какой-то момент может случиться так, что тройка защитников станет тройкой полузащитников. Мы работаем над тем, чтобы команда думала и действовала одинаково».

Результат парадоксален: «Интер» не зависит ни от одного отдельного исполнителя, как и положено системной команде, но не размывает ни одной личности – чего не дано системам. Индзаги вернул футбол футболистам, не обделив тренеров. Сделал это, как и все, не привлекая внимания. То, что другие превратили бы в манифест, он оставил игрой. В которую кайфово играть, за которой приятно следить, о которой не обязательно рефлексировать. В ней нет ничего предустановленного – только спонтанное взаимопонимание, скрепленное на новом и потому почти неуловимом уровне.

При желании можно было бы его ухватить, семантически описать особенность. В игре, захватившей мир после Пепа, футболист отвечает на вопрос: «Где?»: где он должен стать, чтобы разорвать пространство и принести пользу. В футболе Индзаги игроки ищут ответ на «Куда?» – куда побежать, чтобы создать проблемы.

Но это для другого, обстоятельного разбора. А пока важно, что Спаллетти приводит его в пример, читая лекции в Коверчано. Что Фабрегас ищет личной встречи после очного матча. Он играл у Пепа, но учиться хочет у Симоне Индзаги.

Не менее важно, что Симоне все еще веселится. В первом тексте о нем я написал, что сила Индзаги – в четком понимании разницы между безвыходностью и возможностью. Безвыходность – это когда больная спина не дает проявить и половины того, что отмерил талант. А 20 футболистов в составе – это возможность.

И неважно, какие на их футболках имена, а на страничках в Transfermarkt – суммы. Пока Симоне Индзаги не утратил тяги к веселью, любые двадцать единиц – обещание, что мы удивим нечто особенное.

Пора перестать недооценивать это.

***

Телеграм-канал Андрея Клещенка

Рафинья играл под выстрелы. Думаете, он боится давления ЛЧ?

Фото: Gettyimages.ru/Marco Luzzani