Маринка шла рядом с мамой, поддевая носами детских сандалий жёлтые листья, которые к концу лета потихонечку начали медленно, но верно опадать с деревьев.
Мама, как всегда шла, уткнувшись в сотовый телефон, но Маринка уже привыкла к этому. Она уже была большой девочкой, и знала, что когда идёшь по улице надо внимательно смотреть под ноги, чтобы не споткнуться и не упасть. А ещё она знала, что для того, чтобы перейти через дорогу со снующими туда-сюда машинами, надо дойти до специального знака и нажать кнопку. Как только пешеходам загорался зелёный свет, можно было переходить, потому что машины останавливались как вкопанные.
Вдруг Маринка вспомнила то, что хотела спросить у мамы, как только та пришла за ней в садик.
— М-а-ам, — протянула она, — а что такое «малахольный?»
— Что? – мама на секунду отвлеклась от смартфона, — что ты сказала, детка?
— Что такое «малахольный»? – повторила Маринка, не сбавляя шага.
— Ну, это… - и мама зачем-то снова посмотрела на экран телефона, как будто там можно было найти ответ на интересующий Маринку вопрос. — Это…
— Ой, детка, — словно очнулась мама, выныривая откуда-то из своих мыслей, — это плохое слово. И тебе лучше его не произносить. Она остановилась, провела дочке пальцем по светлой недавно подстриженной чёлке и как бы невзначай спросила:
— А где ты его услышала?
— Да у нас Алла Ивановна сегодня разговаривала с другой воспитательницей, — начала объяснить Маринка, — я не знаю, как её зовут. И потом она как-то странно посмотрела на Марию Фёдоровну… вот так…
И Маринка попробовала изобразить то, что видела днём. Она забавно наморщила лоб и попыталась поводить глазами в разные стороны. Но у неё, конечно же, не получилось.
Мама, глядя на неё, расхохоталась, а Маринка как ни в чём не бывало продолжила:
— И после этого Алла Ивановна зачем-то покрутила пальцем вот тут.
Покрутить указательным пальцем у виска у Маринки получилось настолько комично, что мама не выдержала и снова засмеялась в полный голос.
— А потом, — перейдя на шёпот, сказала девчушка, — она очень тихо сказала: «Да что с неё возьмёшь, она какая-то малахольная».
— А Мария Фёдоровна – это кто? – поинтересовалась мама, снова доставая мобильный телефон.
— Ну, это… — и Маринка запнулась. – Как бы тебе сказать… Короче, она нам суп во время обеда наливает и кашу накладывает. А потом всю грязную посуду моет и на специальные такие полочки раскладывает.
— Повариха, что ли? – удивилась мама.
— Не знаю, — пожала плечами Маринка, — может, повариха.
— Детка, — серьёзно сказала мама, — пожалуйста, не повторяй больше таких слов. Это слова очень нехорошие, и девочкам их произносить не нужно.
— А мальчикам нужно? – лукаво посмотрела на неё Маринка.
— Нет, — покачала головой мама, — никому не нужно. Скоро мне дадут отпуск. Мы поедем с тобой в какой-нибудь классный санаторий, и вдруг ты начнёшь говорить вот такие слова. Ты хочешь, чтобы мне за тебя было стыдно?
***
На следующий день Маринка всё крутилась около раздаточной, но Марии Фёдоровны там не было.
— Почему же это Алла Ивановна называет её плохим словом? – удивлялась про себя девочка. – Ведь Мария Фёдоровна всегда такая добрая. Она и добавки нам дает, и в макушку чмокает, и даже на Андрея, когда он уронил цветок с подоконника, заступилась, чтобы его Алла Ивановна не ругала.
Спросить у воспитательницы о том слове, которое её так заинтересовало, Маринка не решалась. В то же время она чувствовала, что спрашивать об этом у Марии Фёдоровны тоже не очень хорошо. Так полдня и прошли в бесполезных ожиданиях. Затем пришло время обеда, и снова Мария Фёдоровна улыбалась ей и другим ребятишкам из их группы. Маринка всё ёрзала на своём стуле и доёрзалась до того, что незаметно смахнула стакан с киселём прямо на пол. Стакан не разбился, но кисель вытек.
— Иванова! – тот час услышала Маринка строгий голос Аллы Ивановны. — У тебя, что, в заднем месте карабасики завелись?
Все засмеялись.
— Карабасики! – повторил басом толстый Максим. – У Маринки там детки Карабаса Барабаса завелись! И вся группа снова засмеялась.
Но Мария Фёдоровна уже спешила на помощь с другим стаканом киселя в одной руке и рулоном бумажных полотенец в другой.
— Сиди, сиди, — ласково сказала она растерявшейся девочке, – я сейчас всё вытру. И она поставила Маринкой стакан с нежно-розовым киселем, наверху которого образовалась пенка.
— А вы, озорники, — обратилась она к сидящим за соседними столами ребятам, — перестаньте сей же час. Нехорошо это – смеяться над девочкой, тем более, мальчикам – будущим защитникам. И она со всей строгостью, на которую только была способна, посмотрела на Максима.
— Сами они карабасики, — тихонько сказала она Маринке, — не слушай их, доча. Говорят всякую ерунду, словами непонятными обзываются, а сами и не знают толком, что это такое.
Если бы не Алла Ивановна, Маринка точно бы спросила ещё про одно слово, разгадкой смысла которого она мучилась со вчерашнего дня. Но при воспитательнице задавать такие вопросы она снова не решилась.
***
Наступил тихий час. Для Маринки он обычно был мучением. Она никогда не спала днём. Её кровать стояла рядом с окном, которое по случаю теплой погоды было открыто, и Маринка от нечего делать начала считать листья на стоящем во дворе кленовом дереве.
Вдруг за окном мелькнула знакомая тень. Мария Фёдоровна! Маринка приподнялась на локте. Аллы Ивановны в спальне не было. Девчонка быстро вылезла из-под лёгкого одеяла и торопливо начала обуваться.
— Ты куда? – лежащий на соседней кровати Максим поднял голову.
— В отпуск уезжаю, — бросила на ходу Маринка, осторожно шагая в маечке и трусиках мимо кроватей.
Очутившись на крыльце, она растерялась. Куда идти? Можно было, конечно, попробовать поискать окна группы, но Маринка ещё не умела этого делать. Поэтому, невзирая на свой полуодетый вид, она храбро зашагала вдоль серой стены здания детского сада.
— Погоди, Иванова! – услышала она за спиной. – Я тоже хочу в отпуск.
Маринка оглянулась. С крыльца, пыхтя, спускался Максим.
— Тихо ты! – и она прижала к губам палец. – Поймают нас с тобой – ты будешь виноват. Разорался!
Взяв Максима за руку, она снова уверенно двинулась дальше. Обойдя садик, дети остановились.
— Ну, и где твой отпуск? – удивлённо уставился на Маринку Максим.
— Я думал, это игра такая.
— Отстань, — Маринка чуть не произнесла «малахольный», но вовремя опомнилась, что это не очень приличное слово, — пойдём лучше посмотрим за верандами, там наверняка что-то есть.
— Отпуск там, да? – снова загорелся Максим. – И мы будем с ним играть?
— Да тише ты! — шикнула на него Маринка. – Иди и молчи уже!
Максим, который не понимал, что значит отпуск, решил про себя, что это что-то интересное. Может, игра, где надо биться с пиратами, а, может, это кличка какой-то собаки.
Он послушно полез в высокую траву, которая росла позади веранды, а Маринка, сообразив, что она снова сделала какую-то ошибку и пошла совершенно не туда, остановилась.
— Тут крапива, — неожиданно скривился Максим, — она мне ноги ожгла. Пойдём уже назад. Нет тут никакого отпуска. Только кусты и крапива.
В отличие от Маринки, Максим успел натянуть на себя шорты, но был без майки. Поглядев сначала на решетчатый забор, затем на собирающегося зареветь в полный голос Максима, Маринка вздохнула:
— Ладно. Пойдём.
Вдруг её слуха коснулся какой-то писк. Не понимая, откуда он доносится, Маринка замерла на месте, и вдруг услышала знакомый голос:
- Мусенька, проголодалась, маленькая?
Максим, который тоже узнал Марию Фёдоровну, застыл прямо на месте и вжал голову в плечи.
— Сейчас она нас поймает… — прошептал он, — и всё Алле Александровне расскажет. Как мы за отпуском ходили и как за веранду залезли…
Но Маринка не слышала его. Там, с другой стороны забора, под навесом из картонок, она увидела чудесную серую кошечку, а рядом с ней… рядом с ней были маленькие котята!
— Максим, Максим, — зашептала она, — дёргая своего спутника за руку. Ты посмотри! Там котятки!
— Где? – Максим уже забыл, что ему нужно разреветься. Он вытянул голову, стал смотреть туда, куда указывала Маринка и, споткнувшись, полетел в листву кустов.
Мария Фёдоровна, которая находилась с другой стороны забора, услышала шум и подняла голову: «Кто там?»
— Мария Фёдоровна! – зашептала Маринка, забыв, что ей вполне уже можно было говорить в полный голос. – Мария Фёдоровна, это мы!
— Ах, озорники! – всплеснула руками женщина. – Что вы тут делаете?
— Мы в отпуск играем. Мы котят хотим посмотреть, — одновременно заговорили Маринка и Максим.
— Сейчас, — и Мария Фёдоровна поманила их пальцем, — идите вот сюда, неслушники!
В заборе оказалась дыра. Для взрослого человека она была маловата, но Максим и Маринка пролезли в неё очень быстро.
— Ой, какие! – спустя мгновение, гладили они котят. – А чьи они? Ваши?
— Бездомные они, — покачала головой Мария Фёдоровна, — и Муся, и детки её. Вот кормлю их остатками того, что с обеда остается. Ресторан «Кошкин дом», можно сказать, открыла для них, — и она тихонько засмеялась.
Котята были уже большенькими. Они охотно принялись хлебать рыбный суп, а, закончив, начали играть друг с другом. Всё это время Мария Фёдоровна, улыбаясь, смотрела на кошачье семейство.
— Ой, — вдруг спохватилась она, — а ну, марш в группу! Наверняка вас уже хватились и ищут.
— А можно ещё раз погладить? – спросил Максим, протягивая руку к пушистым комочкам.
— Погладь, милый, погладь, — и Мария Фёдоровна вздохнула. – Забрал бы их ещё кто… Вон тот серенький котик такой хорошенький. Да они все просто чудо.
***
Через десять дней Маринка с мамой уезжали в санаторий.
— Мам, — всё беспокоилась девчушка, то и дело поглаживая серого пушистого котёнка, — а вдруг нас с Муриком не пустят?
— Пустят, — убеждённо говорила мама. – Как такую красоту можно не пустить?
— А всё-таки ты неправильно сказала, — улыбнулась Маринка, — «малахольный» это вовсе неплохое слово.
— Марина! – с упреком произнесла мама. – Ведь я же просила тебя!
— А что? – искренне удивилась девочка. – Надо только правильно его произносить. Не «малахольный», а «молокольный». Мария Фёдоровна рассказывала, что она не сразу начала котятам обычную еду давать. Сначала она их поила молоком. А «молоко» — это хорошее слово. Значит, и «молокольный» тоже.