Как футбол и один мужчина меняют жизни парней с тяжелой судьбой. Репортаж, который касается каждого

Любовь Курчавова – из Казани.

Этот репортаж начинается не там, где ожидаешь встретить футбольную команду. Мы на окраине Казани.

Здесь живет семья Степановых – Эдуард, Гуля и их сын Артем, который прикован к постели: тяжелая форма ДЦП. Сегодня Артему исполняется двадцать.

Я здесь с командой «Платина», которая поздравляет именинника. «Мы много лет дружим с семьей Артемки, – говорит создатель и тренер Андрей Бычков. – Когда ребята о нем узнали, захотели познакомиться и помогать – зимой убирали снег у дома, весной перекапывали поле. Посчитали, что так будет правильно. Поздравлять его с днем рождения – наша добрая традиция. Он лежачий, никуда не выходит. Общение на пользу и ему, и моим ребятам».

Перед днем рождения родители не говорят Артему, что кто-то приедет. «А то замучает, – объясняет его мама Гуля. – Будет очень ждать». Чуть позднее она скажет: «Конечно, Артему не хватает общения – навещают только племянники. Ребята Андрея Юрьевича приезжают не только на день рождения. Регулярно нам помогают».

У дома Андрей выдает парням мини-печь и воздушные шарики с Суперменом, Капитаном Америка и Человеком-пауком – любимыми героями Артема.

Кстати, спиной к нам стоит Никита.

А это Билал.

Заходим в дом, где нас встречает праздничный стол.

Пока мы за него не сели, познакомимся с «Платиной».

Команда, о которой этот текст

В 2020-м на базе Казанской школы-интерната №1 для детей с ограниченными возможностями здоровья появилась футбольная команда.

Ее создал Андрей Бычков. 

Он был педагогом-воспитателем в интернате и вел уроки столярного дела, а футболом и флорболом занялся факультативно. «Наша нозология – так называемые «лица с интеллектуальными нарушениями», то есть с диагнозом «легкая умственная отсталость», – объясняет Андрей. – Но вообще, стараюсь не педалировать эту тему – ребятам неприятно».

Сейчас на тренировки регулярно приходят 20-25 человек – занимаются не только футболом, но и бадминтоном, флорболом и другими видами спорта. Ребята уже выпустились из интерната: всем около двадцати, некоторые тренируются у Андрея с начальной школы. «Я ушел из коррекционного интерната после смены руководства – новое такой частью спортивного сектора не особо интересовалось, – говорит Андрей. – Несмотря на это, идея жила, хотелось сохранить коллектив. Чувствовал, что они этого хотят, поэтому продолжил. Из 14-летних ребята превратились уже в 20-летних, но по-прежнему хотят заниматься спортом».

Сейчас Андрей работает в Казанской школе №142 для детей с ограниченными возможностями здоровья, а еще преподает в автошколе. «Платиной» занимается для души. 

«Я чувствую, что нужен им, – объясняет Андрей. – Многих знаю с третьего класса – мне просто важно, чтобы они были счастливы. Наверное, теперь у меня есть необходимость быть человеком, который заменяет им отца, старшего брата, наставника, друга. По-другому не получается. У ребят разные ситуации – у кого-то есть родители, кто-то вырос в приемной семье, кто-то – в интернате. Считаю, я должен не только футболом с ними заниматься, но и учить правильным жизненным моментам».

Как проходит день рождения – под разговоры об экзамене («вообще говно») и неловкие шутки

Возвращаемся за стол – наблюдаю, как ребята из команды Андрея взаимодействуют друг с другом и с окружающими.

Минут через десять в дом заходят чуть опоздавшие девушки – Диана и Ангелина, тоже воспитанницы Андрея. Он сразу обращается к Диане:

– Как экзамен сдала?

– Андрей Юрьевич, да вообще говно.

– Но сдала хоть?

– Да, четыре или три. Не знаю.

Оказалось, в день рождения Артема Диана окончила колледж. Теперь у нее есть специальность – «пекарь».

Тем временем Андрей вспоминает историю дружбы с семьей Артема. Парень был на домашнем обучении и поражал родителей рассказами о том, как они с Андреем проводили время:

– Говорил: «Мы катались, играли в бильярд и боулинг, были с девчонками».

– Помню, сказал: «Сегодня мы ездили на Пушкина, 23 – к девчонкам на третий этаж», – присоединяется отец Артема Эдуард. – Говорю: «Что вы там делали?» Отвечает: «Целовались». Я просто не понимал, откуда он это берет.

– Сначала мне даже стыдно было, но потом мы привыкли к таким фантазиям, – говорит Андрей. – Дело в том, что раньше у Артемки было состояние полегче – он мог сидеть. Ездили с ним на машине – то на заправку, то еще куда-то – и все время разговаривали. Обучение через восприятие окружающей действительности: смотри, это красный автобус; а посчитай, сколько этажей у здания? Для него все увиденное становилось большим впечатлением, поэтому и развивалось в фантазиях.

Тут Эдуард подходит к кровати Артема.

– Наследник мой! Как тебя полностью зовут?

– Артем.

– Полностью.

– Степанов Артем Эдуардович, – неразборчивый ответ именинника.

– Вот. Наследник. Единственный сын – есть, кому фамилию отдать.

Потом Андрей рассказывает Артему, что сегодня в семь вечера команда тренируется на стадионе «Мотор». Тут Билал вставляет: «Можешь приезжать к нам».

– Очень смешно, Билал, – недоволен Андрей.

– А что? – не понимает парень.

– Он из дома не выходит, а ты говоришь «приезжай».

Все притихли, только Диана заливисто смеется.

Пожар, который изменил жизнь семьи Степановых

В 2017-м у семьи Степановых сгорел дом – проводка.

«В тот день я на работу не пошел – температура, хотел больничный брать, – вспоминает Эдуард. – Прием то ли в двенадцать, то ли в час дня. Сидел в кресле, смотрел телевизор. Артем рядом лежал. Тут я почувствовал запах. Смотрю – дым из-под плинтуса.

Дом моментально загорелся – все обшито вагонкой. Рядом стояла машина. Пока ее отогнал, обратно зайти не могу. Халатом обмотался – и пошел на ощупь. Найти Артема не мог – началась паника. Куда сын делся? И тут нащупал. Схватил в охапку – и в окно. А сам чуть не остался там – повис на подоконнике. Сосед вытащил.

Потом к нам приехали доблестные нквдшники – опека, ПДН (инспектор по делам несовершеннолетних – Спортс’’). На трех машинах – полковники, подполковники… Хотели забрать Артемку в интернат. Спрашивали, есть ли нам, где жить. Когда сказал, что есть, уехали. Но оштрафовали на 200 рублей  – за то, что подвергли ребенка опасности. Дело не в сумме, а в формулировке и самом факте: нет, чтобы помочь погорельцам, они штрафуют. И сами говорят: «Ничего не можем сделать, закон такой».

Государство в итоге нам не помогло. Я ездил в администрацию, просил о помощи. Дали номер, по которому можно вызвать грузовик для вывоза мусора после пожара. Не бесплатно. Потом Минздрав дал сертификат на 350 тысяч – купили сыну кровать и коляску. Один верующий мужчина помог – кажется, тогда как раз был Рамадан. Остановился у дома на джипе: «Что-то нужно?» Я сказал про железо на крышу. Он расспросил про цвет и количество, на следующий день привезли.

И, вот, [Андрей] Юрьич помог… С Ильзатом».

Я запомнила это – и чуть позже расспросила Гулю подробнее. «Через Ильзата Андрей Юрьич купил бытовую технику: телевизор, холодильник, – говорит она. – Еще диван. Все необходимое».

Поговорим об этом позднее.

***

Незадолго до нашего ухода разговор заходит о заводе, на котором работает Эдуард. Он сетует, что молодых парней там почти нет. И говорит Андрею:

– Давай тебя учеником возьму?

– Не, неинтересно, – отвечает Андрей. – Я на это не учился. После себя нужно оставить какой-то след – кого-то сделать счастливым, кого-то порадовать. Лучше буду ребятами заниматься, чем на заводе работать. Там ты на кого работаешь? На дядю?

– На страну вообще-то. Завод-то военный, если что.

– Я тоже на страну работаю. Только страна не каждого героя видит и не каждого героя помнит. Для меня главное, чтобы ребята потом меня помнили.

Портреты ребят из «Платины» – Билал, Тимерхан, Никита

Я обещала понаблюдать за парнями из команды. 

Вот Билал.

Ест с огромным аппетитом. Андрей смеется:

– Во всем, что касается еды, Билалу не нужно особого приглашения. Не зря с работы отпросился.

– А я не отпрашивался – просто ушел, – говорит Билал.

– Как это ушел? – не понимает Андрей.

– Просто сказал: «Во вторник меня не будет вообще». Спросили, в чем причина. Я сказал, что близкому надо помочь. И все.

Вот Тимерхан. Я не выцепила его кадром на дне рождения, поэтому вот такое фото.

Когда Андрей говорит, что Диана сегодня окончила колледж по специальности «пекарь», Тимерхан широко улыбается: «Ну она такая – сладкая булочка».

Диана в ответ долго смеется.

– Теперь даже не нужно рассказывать про специфику вашего диагноза – и так все понятно, – реагирует Андрей.

– А я-то что? – не понимает Диана.

– Смеешься как не в себя.

– А что делать, если меня смешат?

Спустя время Тимерхан снова обращается к Диане.

– Хочешь, устрою тебя в ресторан?

– Отстань, а?

– Ну… Там же пекари нужны.

Андрей громко поясняет: «Диана не доверяет Тимерхану – считает, что он к ней подкатывает».

– Я не подкатываю, – недоволен Тимерхан.

– Я не хочу с ним общаться, – говорит Диана. – Вообще никакого желания.

– Да ты меня тоже не больно радуешь, – бросает Тимерхан.

В этот момент они демонстративно не смотрят друг на друга.

Тут Тимерхан неожиданно добавляет: «Это любовь. Через пять лет будет говорить: «Я тебя люблю».

Диана возмущенно выдыхает – и снова смеется.

Спустя пару минут между Тимерханом и Дианой снова перепалка – когда парень достает телефон и включает камеру.

– Не нужно меня снимать, – недовольно просит она.

– Я не тебя снимаю, а всех по очереди. В гостях сидим, приятно.

– Не нужно никого снимать, – вмешивается Андрей. – Меня снимай. На меня будешь смотреть.

– Да я вас каждый день вижу, – отрезает Тимерхан.

– Хватит, мы понимаем, для чего ты снимаешь, – говорит Андрей. – Чтобы потом всем показывать: «Смотрите, Диана».

– Да при чем тут это? – не понимает Тимерхан.

А вот Никита.

У него скоро свадьба. Прошу рассказать про невесту:

– Она на медфаке учится – фармацевт в аптеке. Вместе уже полтора года. 17 мая сделал предложение – волновался, но все прошло хорошо. Надеюсь, в следующем году сыграем свадьбу. Не уверен, что в Казани – просто я из Зеленодольска. 

За столом еще несколько ребят, и у каждого – своя история. Вечером у них тренировка – там мы и встретимся.

«Пусть лучше так, чем где-то сидят и пивко пьют». Чему ребят учит футбол

Андрей тоже будет бегать с парнями.

– Ну, как бегать… – комментирует он. – Что-то делать буду. В квадратик поиграем.

На стадионе «Мотор» парни из «Платины» не только делают типичные упражнения (квадрат, пас, удары после навеса), но и играют товарищеский матч против воспитанников Андрея со времен работы в обычной футбольной школе. «Не потерялись контакты, общаемся, – говорит Андрей. – Они любят футбол, мы тоже, поэтому и встречаемся. Они арендуют поле и приглашают нас. Лишней практики не бывает».

Каждое упражнение сопровождается выкриками Андрея – от «гений» и «лучший» до «хорош» и «красавчик». Похвала перемежается с советами о лучшем решении в этой ситуации. Еще часто звучит требование идти «до конца». Андрей комментирует для меня:

– Одна из проблем парней – теряются, если с ними играть жестче.

– Вы даете такую установку на соревнованиях?

– Никогда.

– Это противоречит принципам?

– Моим – да. Футбол должен приносить удовольствие. Когда играют ребята с особенностями, нужно руководствоваться не амбициями. То, что они здесь, – уже здорово. А через грубость чему научатся? Толкаться, драться? Не, не вариант.

– Чему они учатся в футболе?

– Работать в коллективе. Быть ответственными. Чувствовать дружеское плечо.

Например, им бывает сложно вовремя проснуться, приехать на встречу или на работу. Мы это исправляем.

Или взаимопомощь: кто-то устраивается на работу, а потом пишет в чат, что нужны двое или трое людей, называет оплату. То есть он работает и знает, что у товарища нет работы – и вот так помогает. Круто.

С возрастом они все заметно прогрессируют: улучшается понимание футбола, меняются физические кондиции. У нас нет такого: плохо играешь – до свидания. Всем рады.

У них проблемы с тем, чтобы поставить цель и идти к ней, переступить через себя, побороться. Пытаются легкими путями всего добиваться. Работать над собой всегда тяжело, даже людям с сохранным интеллектом. А тут – еще и ментальные нарушения.

Во время тренировки Андрей не только хвалит и советует, но еще и постоянно подшучивает:

– Слышь, форвард таранного типа, чего ходишь по полю и лыбишься?

Улыбка сразу исчезает с лица, парень включается в работу.

– Для них все это – огромное удовольствие, – говорит Андрей. – Пусть лучше так, чем где-то сидят и пивко пьют.

Перед уходом со стадиона замечаю деталь – Никита пытается забрать у Андрея сумку с мячами и манишками, чтобы помочь донести до машины. Но Андрей не отдает.

«Кто‑то в тюрьму попал, кто‑то спился, кто‑то пропал. Всегда думаю: «Что я сделал не так?» Понять мотивацию Андрея

На следующий день мы с Андреем встречаемся перед его занятием в автошколе.

И говорим обо всем.

– Почему тебе нравится работать в автошколе?

– Мне вообще правила дорожного движения нравятся.

Я просто стремлюсь научить людей тому, что знаю сам, передать навык и знания. И действительно передать – не просто картинки и видео показывать. Я 18 лет за рулем, есть опыт и стаж.

– Когда впервые почувствовал в себе педагога?

– Одиннадцатый класс. Родители сказали: либо поступишь, либо в армию пойдешь. Уже тогда понимал, что ни в чем, кроме гуманитарных наук, не разбираюсь.

– Как ты полюбил футбол?

– С детства. Жил рядом со школой «Рубина» – туда и пришел, как любой пацан. Футбол привлек простотой: нужны только кеды и форма. На отборе познакомился с первым тренером – Ильгизаром Идрисовичем Гайнутдиновым. Он до сих пор работает в «Рубине» с детьми.

Я был центральным защитником, играл в основе по своему возрасту, ездил на сборы, но понял: до серьезного уровня не дотягиваю. Придется выбирать: учеба, армия или футбол. Для «Рубина‑2» не хватило таланта, усердия и лидерских качеств. В футболе же не бывает так, что по щелчку пальцев все получается – раз, и ты в профессиональной команде.

Поэтому решил стать тренером. Наверное, сказались нереализованные амбиции, но это уже в более осознанном возрасте пришло – какие амбиции в старшей школе?

Пошел учиться.

И в 18 перешел играть в «Мотор». Тогда было только первенство Казани – никакой кучи любительских лиг, как сейчас. Играл за «Мотор» и параллельно учился. Еще меня назначили администратором: обзванивал игроков, собирал команду.

Потом в «Мотор» пришел бывший капитан «Рубина» Сергей Харламов – и собрал сильнейших игроков города. Два или три года подряд мы выигрывали городское первенство. Для меня это было отличное время, а еще – школа администрирования.

– Когда ты окончательно решил стать тренером?

– После вуза. Понял, что хочу большего, чем просто играть.

Начал в «Моторе». Ходил по школам и отбирал ребят. Благодаря этому и попал в коррекционный интернат – познакомился с директором, и мы договорились, что попробую тренировать.

В «Моторе» у меня тогда все было непросто, поэтому согласился.

– Интернат – нетипичный старт для педагога.

– Сложный. Но всегда нужно с чего-то начинать.

– Было страшно?

– С детьми – а они у меня бывали абсолютно разные – на тот момент я работал уже три года, поэтому страха не ощущал. Боялся лишь войти в педагогический коллектив – сначала не очень понимал, что буду там делать. Но втянулся.

Вскоре пришлось переучиваться: мое основное педагогическое образование не подходило для работы с особенными детьми с диагнозом F70, так называемой «умственной отсталостью легкой степени».

Отучился на педагога-дефектолога. Работал в интернате учителем столярного дела, так как ставка учителя физкультуры была занята. Еще переобучился на преподавателя технологии. Когда мы с ребятами всерьез занялись спортом, выучился на тренера по адаптивному спорту. Из-за диагноза у них иначе работает восприятие. На некоторые вещи смотрят вообще не так, как мы. Поэтому нельзя к ним прийти и сказать: «Ты вставай сюда, а ты – сюда. А теперь играйте».

Если говорить о сложностях, то именно это мне поначалу давалось тяжелее всего – понять, что они воспринимают мир иначе.

Я работаю пятнадцать лет и все еще учусь. Никогда не бью себя в грудь кулаком и не говорю, что все знаю и умею. Каждый день открываю новое – это нормально.

– Как учителя физкультуры реагировали на то, что вы занимаетесь спортом?

– Специфично. Я в их вотчину никогда не лез, так что конфликтов не было. Кто‑то из них ездил с ребятами на турниры, когда у меня не получалось. Но тренирую команду все это время только я.

– Не было желания найти помощника?

– Раньше, наверное, не было необходимости.

– А сейчас?

– Сейчас, безусловно, есть.

Когда речь о спорте, не всегда хватает моей харизмы или наставнических функций. Нужна тактика. С этим помогают друзья, которые раньше тоже занимались футболом. 

Конечно, это энергозатратно. Иногда мне грустно и печально, ведь через «Платину» прошло много выпускников интерната. То, что вы видите сейчас, – наверное, последний отбор. Они уже выпускники – остались только те, кто и после интерната хотел играть.

Многие ушли: кто‑то в тюрьму попал, кто‑то спился, кто‑то пропал. Я со всеми выпускниками стараюсь держать связь, но не всегда удается. Кто-то просто сказал: «Андрей Юрьич, больше не хочу». Я слышал это и от тех, кто круто играл и в футбол, и во флорбол.

Конечно, всегда думаю: «Что я сделал не так?» Это нормальная рефлексия. У нас с ними честные взаимоотношения: стараюсь делать так, чтобы они говорили правду, и отвечаю тем же.

– Что чувствуешь, когда ребята бросают спорт?

– Это их выбор. Я учу их высказывать мнение, уважая себя и других. Мне важно, чтобы у них была позиция. Когда они приходят ко мне с таким разговором, зачастую с этого и начинают: «Андрей Юрьич, вы же нас учили говорить только правду и только то, что мы думаем?» Говорю: «Да». И слышу: «Я не хочу больше заниматься спортом». Спрашиваю: «А что делать будешь?» Отвечает: «Не знаю. Но спортом больше заниматься не хочу. Устал». Потом выясняется, что у него девушка появилась, и она против того, чтобы он тренировался или уезжал на соревнования.

«Это уже не спортивный клуб, а часть моей семьи. Я в ответе за их поступки». Разговор о трудностях парней

Мне нужно обсудить увиденное на дне рождения. Первый вопрос – о Тимерхане и Диане.

– Ты следишь за отношениями парней с девчонками?

– Стараюсь.

– Парни умеют обращаться с девочками?

– Наверное, Никита – хорошее исключение из правил. Обычно – отношение, как у Тимерхана: суровое, жесткое, циничное.

– Вы с парнями об этом говорите?

– Да. Они видят, как я отношусь к жене. Мы разговариваем о том, что такое уважение и любовь к твоей женщине.

– Они воспринимают твои слова?

– Они всегда мои слова воспринимают, только не всегда реализовывают.

Специфика диагноза: мозг убирает лишнюю, неудобную информацию. Обычно такая схема: «Меня никто не понимает и не поддерживает. Женщины – вредные и меркантильные, а я весь такой замечательный и идеальный. Просто они меня недостойны».

Это же надо над собой работать. А это сложно.

Например, говорю Тимерхану: «Своди девочку в кино. Погуляйте – в Казани куча прекрасных мест. Не веди ее сразу к себе». Дело еще и в том, что он живет в коморке. Родители – в нормальном доме, а ему рядом пристроили будку, как собаке (пауза). Он отвечает: «Че, гулять? Сейчас разве кто-то гуляет?»

Ну и повел ее к себе. Девочка дошла до ворот, увидела эту халупу и сказала: «За кого ты меня принимаешь?»

Через неделю говорит: «Да, вы были правы. Надо было погулять». Спрашиваю: «Зачем ты говоришь мне это сейчас, если я еще неделю назад просил поступить иначе?»

Обычно общаюсь с ребятами на равных – до тех пор, пока не переходят границы. Как вчера с Тимерханом: мы с ним отдельно поговорили по поводу того, как он вел себя с Дианой на дне рождения. У него сложные отношения с мамой, поэтому, наверное, и такое отношение к девушкам. Он начинает: «Андрей Юрьич, вы не понимаете». Я отвечаю, что объяснения не нужны – только работа над проявлениями агрессии. Конечно, это уже не разговор равных людей – тут ты именно требуешь.

Ребятам иногда пряник – вообще не вариант. Только кнут. А лучше два.

Тимерхан вчера был с перебинтованной рукой – заметила?

Подрался с какими-то двумя мужчинами. После этого звонит: «Андрей Юрьич, простите. Нужно было выпустить пар». Спрашиваю: «Зачем ты передо мной извиняешься?» – «Ну я же знаю, что вы будете за это ругать». – «А ты не думал позвонить до того, как ты с кем-то подрался, и поговорить со мной? Можно же иначе пар выпустить: я бы погонял тебя в парке, побегал бы, в баню мог бы сходить». – «Ну, мне надо было именно так».

Вот один из примеров. Ему надо было так. Он извиняется больше не за то, что совершил социально опасное действие. Ему важнее не нарушить гармонию в отношениях со мной. И он совершенно не думает, что может кого-то убить или инвалидом оставить. Или сам инвалидом остаться.

В такие моменты спрашиваю: «Вот меня не будет – умру, например. Что вы будете делать? Как будете общаться? Убьете друг друга, и все сядете? Для чего мы играем и развиваемся? Нужно учиться взаимодействовать с окружающим миром». У них с этим проблемы. Тяжело. Работу меняют как перчатки: «Начальник накричал – я его послал».

Бывает, им в голову приходят безумные идеи. Звонят вечером: «Андрей Юрьич, за сто тысяч машину предлагают. В рассрочку – по десять тысяч в месяц». А я же знаю, что у него прав нет. Говорю: «И что ты будешь с ней делать без прав?» Тот сразу: «Опять вы меня рубите». Ну, понимаю – просто хочется машину. Но я же не живу с ними – где гарантия того, что он не сядет за руль без прав и не разобьется?

В такие моменты нужно спокойно разговаривать с ребятами так, чтобы они меня поняли.   

– Где проходит твоя граница ответственности?

– Настолько близко, насколько им это нужно. В личную жизнь не лезу, если не просят совета. Но если вижу, что парень чем-то удручен и подавлен, обязательно спрошу. Мне кажется, любой нормальный тренер должен взаимодействовать с коллективом, а не просто ставить фишки.

Например, Билал. Он снимает квартиру втроем с мальчишками, которые больше не в нашей команде. Билалу грустно: они на него влияют. Один он вообще не хотел заниматься – начал пить и курить. Постоянно разрывается: «Андрей Юрьич, что мне делать?» Если сказать в такой момент сказать «Отстань, у меня времени нет», то еще примет какое-нибудь неверное решение. Или решит, что тренеру все равно. Ребята, кстати, часто именно так воспринимают отсутствие реакции.

Бывает, подойдут: «Андрей Юрьич, дайте двести рублей». Ну нет у меня иногда двухсот рублей наличкой или на карте. В такие моменты прошу друзей. Подходят: «Это чтобы покушать». Отвечаешь: «Конечно, покушать. На сигареты, наверное?» – «Нет, вы что». Потом скидывает фотку еды.

Это уже не спортивный, не футбольный клуб, а часть моей семьи. Я действительно чувствую, что в ответе за их поступки. Есть же ребята с родителями. Бывает, мама Билала звонит: «Андрей Юрьич, ну скажите вы ему, повлияйте – приехал и ничего делать не хочет, а нужно полы в бане разобрать». Прошу поставить на громкую связь и говорю: «Билал, ты что дуришь?» – «Да я только приехал! Дайте хоть чай попью».

Когда нужно, включаюсь, но не контролирую каждую мелочь. Не звоню с вопросами: «Ты покушал?», «А носки постирал?» Когда приезжаем на соревнования, живем по четкому распорядку. Там они сами отчитываются, что форму постирали, и спрашивают, в какой завтра будем играть.

Это тебе, человеку без интеллектуальных нарушений, может показаться ерундой. Но для них ответственность за свою жизнь, начиная от того, чтобы не забыть про форму и постирать ее, дорогого стоит.

– Они способны нести ответственность за поступки?

– Не всегда. Чаще ориентируются на куда более простые формулировки. Например, «мне это удобно» или «мне от этого хорошо». То, что кому-то от их действий будет некомфортно или плохо, – уже не так важно.

«Это просто больно». Андрей исключил двух парней из команды за «социально неприемлемые вещи»

Общаясь с Андреем и ребятами из «Платины», я несколько раз слышала про Славу и Игоря, которых из команды исключили. Андрей попросил меня не называть причину в тексте.

– Двух парней в команде больше нет. Тебе было больно принимать это решение?

– Да.

– Как ты проживал эту боль?

– Пытался разделить с командой.

– Это большое разочарование?

– Да. Очень большое. Я не максималист и не идеалист, но это просто больно. В такие моменты понимаешь, что чего-то не можешь. Не виню их – всегда себя в первую очередь. Значит, пробел в моей работе. Я что-то не донес, не подобрал нужные слова.

Наверное, самое болезненное – полное отсутствие обратной связи. Раньше я тоже, бывало, отчислял ребят, но они просили прощения – и у меня, и у команды. Конечно, я их возвращал.

Они сделали социально неприемлемые вещи. Я считаю себя не просто тренером, а наставником. В таком случае ребята должны принимать мои моральные принципы. Если я не согласен с их нормами, то, понятно, не могу влезать – их жизнь. Но, когда это перекликается с командой и со мной как с тренером, то… Если вижу, что слова не доходят до них, все.

Возможность вернуться есть всегда. Но для этого нужно что-то предпринимать.

– Тебе часто приходится их прощать?

– Я не прощаю, потому что и не обижаюсь. Стараюсь давать возможность сделать правильные выводы. Не могу же я всю жизнь принимать за них решения, ходить за них на работу, выстраивать отношения с людьми. Прошу: думайте, прежде чем что-то сказать; обращайтесь ко мне за советом, если нужно; не забывайте о последствиях своих действий. Хочешь кого-то обозвать – хочешь, чтобы к тебе так относились?

– Что ты не можешь простить?

– Подлость, вранье, лицемерие, предательство. Я отношусь к ребятам искренне и с уважением – и жду того же в ответ. Прежде всего – к команде. Я не для того все это создавал, чтобы они друг друга обижали, оскорбляли и унижали.

Почему Андрей дает парням деньги на еду. Истории об обмане на работе и кредите на 38 тысяч на «Макдональдс»

О Билале за эти два дня я услышала много историй. Например, его зовут не Билал.

«Он по паспорту Рифкат, – говорит Андрей. – Просто понравилось имя Билал, с того времени мы в команде ему угождаем и называем так. В детстве ему говорил: «Ты же по паспорту Рифкат. Надо, наверное, использовать свое имя?» А он отвечал: «Андрей Юрьич, кажется, мне имя Билал больше подходит. Если меня так будут называть, у меня все будет лучше получаться». Ну, ладно».

А еще он живет в съемной квартире вместе с двумя парнями, которые больше не в команде. Подробнее об этом мы с Андреем поговорим чуть ниже, пока – о самом Билале.

– Часто звонят?

– Ребята из команды – постоянно. Чаще всего – за деньгами. Присылают грустный смайлик, и я уже знаю: «Сколько?» «Андрей Юрьич, в последний раз – 500 рублей». Я их давно знаю, поэтому помогаю – знаю, что потратят на то, на что просят. Они шабашат, их легко обмануть: вообще не заплатить или дать копейки. 

В такие ситуации часто попадает Билал – работает грузчиком. Могут вместо четырех тысяч заплатить одну. Он улыбается: «Да ла-адно, Андрей Юрьич, ничего страшного. Еще потом выйду». А люди просто видят его наивность – и пользуются. Бывает, вмешиваюсь, когда откровенно обманывают. Приезжаю к работодателю с вопросом: «Парень с инвалидностью, зачем вы так?» Иногда не достучаться. Тогда даю три тысячи: «На, Билал, тебе отдали». Он такой: «О-о, ништяк. Но я больше туда не пойду работать».

Не берут же еще никуда официально. Девять классов, коррекционная школа, два года коррекционного колледжа. И что? Куда ты его устроишь?

– Они умеют радоваться?

– Деньгам – очень хорошо.

– А победам?

– Да. Отдельным. Но это такая радость – очень индивидуальная. Им сложно привить радость из-за командной победы или мысль о том, что они представляют республику. У них больше такого: «Да-а, мы вас порвали! Смотри, как я тебе забил!»

Это связано с их внутренним эгоизмом – никуда не деться. Даже легкая умственная отсталость – органическое поражение мозга. Да, некоторые состояния можно купировать таблетками или работой со специалистами. Но, естественно, далеко не все этим занимаются – особенно после выпуска из интерната.

– Ребята признаны недееспособными?

– Не все. 

У Билала, например, пенсия по инвалидности – если официально устроится, потеряет. Мы с ним много об этом говорили: он легко попадает под влияние дружков. Кто-то ушел на СВО, он ко мне приходит: «Тоже хочу воевать». Спрашиваю: «Воевать?» А он: «Я же играю в PUBG – у меня там ранг». 20 лет, а интеллектуальное развитие – как у 10-летнего.

Четырех ребят я сезонно устроил дорожниками. Пытался научить распоряжаться деньгами: они получали зарплату и переводили мне. Я выделял им часть на какое-то время и спрашивал: «Что сделаем?» Ездили за продуктами, заказывали одежду на Wildberries. Записывали все траты в блокнот.

Им, конечно, не нравилось. Хотелось, чтобы все деньги сразу оказывались у них.

В этом году не захотели там работать. Так что теперь каждую неделю Билал стабильно просит у меня пятьсот рублей на еду. Получит за работу грузчиком 20 тысяч, спустит за два дня – и все. Он взял кредит 38 тысяч на «Макдональдс» – купили еды, по пять энергетиков. Два друга, с которыми он живет, взяли на него займы – 16 и 80 тысяч. Поэтому теперь я настаиваю, чтобы они жили вместе – так хотя бы возвращают долг, оплачивая квартиру. Если съедет, не будут отдавать. О чем тут говорить?

– Реально научить их обращаться с деньгами?

– Очень трудно. Финансовая грамотность для них  – иметь сегодня на еду и 500 рублей в кармане. От этого они себя хорошо чувствуют. Планировать бюджет – почти невозможно.

– Тебе нормально постоянно давать им деньги?

– Ну а если у тебя друзья попросят, ты не поможешь? Это мой выбор, моя ответственность. Это я тебе сказал. А им говорю: «Вы же, когда станете богатыми, мне джип купите?» Жена все понимает, а дочь отдает старые вещи моим выпускницам. Они знают, что я стараюсь во благо парней.

Не пытаюсь изменить мир или всех заставить жить так, как я. Это личный выбор каждого. Я для себя такой выбор сделал. Хочу быть таким, хочу делать так. 500 рублей – не миллион. Было бы сто миллионов, без разговоров купил бы каждому квартиру.

Многие не могут это принять – так уж устроено общество. Не принимают, потому что злятся на самих себя за неготовность к таким шагам. Меня не осуждают – чаще спрашивают «Зачем?» Сами хотят помочь, но злятся, что не могут переступить через себя. Удобно же жить в микромирке, считая: «Я должен только детям и внукам». Ну, сделаешь ты все для них. А после себя что оставишь? Что хорошего, доброго сделаешь?

Сталкиваюсь с тем, что меня не понимают. Бывает, говорят: «А вот свой ребенок дома…», «А что, тебе за это не платят?» Думаю, через это проходит каждый, кто посвящает время работе с особенными детьми. Но я получаю удовольствие здесь – и мне достаточно.

Вот, например, Аделя с третьего класса знаю. Вся жизнь – на моих глазах: он женился, у него ребенок. И что, сказать ему: «Хобби закончилось, больше неинтересно»? Даже если мы не будем заниматься футболом, я все равно буду общаться с ними. Парни – часть моей жизни.

Я придерживаюсь экзистенциализма: главное – существование человека. Для меня ребята – в первую очередь люди, которым я хочу помочь, сделать их жизнь чуточку лучше. Получится или не получится – другой вопрос. Если не я буду это делать, никто не будет.

И что?

Ну, сядет Тимерхан. Кто-то сопьется. Билала обманут еще на два миллиона. Может, и не будет этого. А, может, будет. Может, я им и не помогу, но все равно: если есть возможность, ею надо пользоваться.

Сначала это было моей работой. Сейчас – хобби, смысл и часть жизни.

– Ребята не злоупотребляют твоей помощью?

– В детстве – бывало. Рад, что сейчас они иначе на это смотрят. Говорят, им стыдно и неловко – особенно когда просят более крупные суммы. Повторяют: «Мы вам должны». Мне достаточно этих слов. Обманывают или нет – окей, на их совести. Но хочется верить, что они говорят это искренне.

Например, один из парней просил у меня то ли 4, то ли 5  тысяч на лекарства, когда маме поставили какой-то диагноз. Причем там тоже ситуация: мама уже давно лишена прав, но живет с ним. Он ее не ненавидит, но вообще не воспринимает. Мы много с ним об этом разговаривали. Просил его:

– Если она как-то не так себя ведет, не отвечай агрессией. Попробуй показать ей другую модель поведения.

– Да ничего она не поймет и не воспримет, алкашка тупая.

– Тупая или не тупая, но она твоя мама.

Тем не менее он просил деньги на лекарства для нее. А после зарплаты вернул. Но я не взял – ему нужнее. Не говорю, что я герой, который все на себя взвалил и несет теперь эту ношу: «Посмотрите, какой я замечательный – и в ладоши мне похлопайте». Нет. Никому не навязываю свои принципы. Каждый сам выбирает, что делать. Вот этим занимаюсь я – потому что хочу, потому что нравится, потому что по-другому не могу.

– Деньги – главная мотивация для ребят?

– Наверное, так и есть. Не буду говорить «к сожалению». Просто как есть, без прикрас.

Когда приезжаем на соревнования, для них, наверное, главная радость – момент, когда выдаешь им по пятьсот рублей – как суточные у спортсменов, – и говоришь: «Купите себе что-нибудь в магазине». Сразу такие довольные.

Давай обойдемся без рассуждений, что они выберут: быть честными и порядочными или богатыми. Конечно, выберут деньги.

«Общество готово их принять, если не взаимодействовать слишком часто. Проще, когда они где-то там». Почему парням сложно социализироваться

После вчерашней тренировки я пообщалась с Даней – капитаном «Платины».

«Еще со школы мечтал стать капитаном, – говорит он. – Выбрали, потому что не косячу. Теперь я лицо команды. Большая ответственность – не только за себя, за всех. Пишу ребятам перед тренировками: что, когда, где. Без этого некоторые забывают.

У меня только команда есть – и пара знакомых во дворе. Но там такое общение: здороваюсь и дальше иду. В свободное время сижу с племянником, помогаю сестре. В центр практически не езжу – не люблю, когда много народу. Напрягает».

***

На следующий день обсуждаю это с Андреем.

– Даня сказал, что у него за пределами команды нет друзей. Ты подталкиваешь ребят к тому, чтобы выходить из этого кружка, или это для них опасно?

– Пример с Билалом – один из наглядных. Когда он общается с кем-то за пределами команды, это приводит к печальным последствиям: им манипулируют, он может бесплатно поработать на кого-то, попадаются девочки, которые говорят: «Своди нас в кафе». Он отдает последние деньги и думает, что это отношения и любовь на всю жизнь.

Социальная адаптация дается им очень сложно. Тот же Тимерхан – вроде душа компании. Но вне команды у него всего один друг, да и то – не друг, а собутыльник.

Наверное, это одна из причин, почему я объединил ребят вне интерната: чтобы они друг другу помогали, дружили и поддерживали в сложных ситуациях.

– Общество готово принимать таких ребят?

– Если не будет с ними слишком часто и активно взаимодействовать, то готово. Но проще, когда они где-то там.

Да, они такие, и это уже не поменять. К сожалению, их судьба на две ступеньки ниже, чем наша с тобой – мы получили образование, можем работать. Поэтому я никогда и не смотрю на них свысока. Моя позиция: если вы хотите, мы попробуем что-то поменять и чего-то добиться.

У «Платины» нет денег на турниры. Но есть помощь от Ильзата Ахметова – Андрей просит «только мячики, сеточки, фишечки»

– Много людей с добрым и открытым сердцем. Они готовы помочь, но не знают как.

Потребности у нас возникают постоянно. Спрашиваю знакомых и близких: «Можешь помочь с кедами?» – «Конечно». На Wildberries заказали Joma за четыре тысячи. Может, для кого-то это и небольшая сумма, но для мальчишек даже двести рублей на проезд или воду часто проблема.

Сегодня мячи есть, а завтра порвутся на тренировке. Так что основные потребности – мячи, кеды, бутсы.

Например, мы купили десять комплектов формы, а два из них ребята потеряли на соревнованиях. Осталось восемь. Спрашиваю: «В чем играть будем?» Отвечают: «Будем меняться». А ведь мы заявку по номерам составляем. Я им это объясняю, а они хлопают глазами. Для нас очевидно, для них – нет. Специфика диагноза. Если гетры порвались, сам докупаю. Такие мелочи – не критично. Но закупить форму на команду – уже сложнее: надо минимум два комплекта на человека, а в команде в активной фазе их 15.

Нам помогают неравнодушные люди, но я не могу каждый раз к ним приходить – они скажут: «Мы же уже помогали». А объяснять, что порвалось, износилось – ну, сама понимаешь. У меня есть друзья, которые сильно помогают – тот же Ильзат Ахметов, с которым мы давно дружим. Но опять – я же понимаю, что он не может все это один делать. Никогда не напишу ему: «Давай, надо». Это не по-человечески. Не могу что-то попросить у человека, получить, а потом безостановочно: «Давай, давай, давай».

– Как вы с Ильзатом познакомились?

– Когда он играл за «Рубин», приходил к нам. Никто не заставлял. Просто кому-то от сердца хочется помогать, кому-то – нет.

Ильзат и Федя Кудряшов – два наших замечательных друга. Они занятые люди, у них своя жизнь, поэтому мне и в голову никогда не пришло бы сказать: «Возьмите команду на себя». Так не работает. Когда они играли в Казани, сами связывались: бутсы, форма, билеты в цирк, еще что-то.

Ильзат и сейчас нас поддерживает. Раньше я как-то не мог ни о чем просить, но сейчас у нас уже другие взаимоотношения – теперь могу иногда. Но убеждения и совесть не позволяют сказать: «Купи-ка нам микроавтобус». Так не должно быть – только мячики, сеточки, фишечки. Все в разумных пределах. Никогда не отказывает.

– Гуля сказала, что он помог купить технику после пожара.

– Да.

– По твоей просьбе?

– Да.

Он с Артемом лично знаком – когда играл в Казани, приезжал. Для него это тоже добрая традиция. Ильзат видел ребенка, поэтому захотел помочь.

Зачастую люди смешивают спортивную и личностную составляющую. Никто за игрой в разных клубах не видит личные качества. А мне хочется рассказать всем, какой он. Но все по-разному реагируют. Кто-то скажет: «Что они, миллиарды зарабатывают, почему он им так мало покупает?» Но у него есть семья, обязанности. Навязывать команду – это же ни в какие ворота. Никогда в жизни не буду так делать.

Но, общаясь с ним, чувствую: он действительно хочет помогать.

– Он против того, чтобы ты разглашал, что помогает вам?

– Мы даже обсуждали с ним твой приезд.

Я хотел рассказать о его участии в нашей жизни, он сказал: «Смотри сам». Переживаю, что люди воспримут так: раз есть такой замечательный друг, у них все отлично. Но он действительно больше друг.

В первую очередь я благодарен за то, что он делал для Артемки.

– «Рубин» целенаправленно вам не помогал? Это только инициатива игроков?

– Все всегда зависит от людей в клубе. Раньше в «Рубине» работали те, кто постоянно стремились организовывать для нас мероприятия – матчи, новогодние праздники. К нам регулярно приходили футболисты, но из них на связи остались только Ильзат и Федя. Когда люди в клубе сменились, нужно было просить самим. Зачем? Такого, чтобы на нас вышел сам «Рубин», не было.

Мне говорят: «Надо о себе рассказывать». Ну, круто. Ты приехала – значит, у тебя есть запрос на разговор о такой команде. А у других, значит, нет ни запроса, ни желания рассуждать на эту тему. Никому не интересно, есть ли такие дети, есть ли такие команды.

Мне в колокол звонить? Ты же сама понимаешь, как это воспримут: «Пришел тут жирный бегемот – на детях деньги зарабатывает. Машину, наверное, себе хочет купить?» Машину ты мою видела – обычный Solaris 2015-го. Живу в хрущевке. Ни домов, ни квартир, ни мехов, ни золота.

Но люди у нас почему-то именно так воспринимают. Это к разговору о более глубокой проблеме: бывает, сталкиваюсь с тем, что желание кому-то помочь или сделать чью-то жизнь лучше воспринимают как стремление повыпендриваться или получить личную выгоду.

Поэтому я и иду к друзьям, которые знают, как, где и с кем я работаю. Так проще.

– Ты пытался общаться с местным бизнесом?

– Сталкивался с разной реакцией. Кто-то говорил: «Во что вы играете? Мини-что?»

Были и фирмы, которые помогали, но просили их не называть. Например, дали нам 200 тысяч на поездку в Саранск. Но опять-таки, это знакомые, которые знают, чем я занимаюсь.

– У парней есть необходимость ездить на турниры?

– Как без этого, если мы говорим про спортивное развитие? Для чего тогда все это? Просто дружить, общаться и закидывать по триста рублей на булки? Мы все-таки команда. Если занимаешься спортом, должен быть какой-то результат.

Еще одна специфическая черта диагноза – им очень важно видеть результат своих действий. Условно: «Я занимаюсь спортом, и это приводит меня к медали или кубку».

Мы ездим только на два турнира – в Саранск и Йошкар-Олу. Они самые доступные для нас. Когда составляют календарный план, всех спрашивают, кто и куда поедет – Нижний Тагил, Дагестан, Сочи, Санкт-Петербург и так далее. Все регионы говорят: «Везде поедем, адаптивная школа денег выделит». Когда доходит до Татарстана, я почти на все говорю «нет». Дело в том, что в нашей региональной адаптивной школе нет мини-футбола. Там больше внимания уделяют подовцам (людям с поражениями опорно-двигательного аппарата – Спортса’’).

Допустим, нас зовут на турнир в Сочи. Окей. 12 человек. На плацкарте – пусть, 6 тысяч в одну сторону. Только на билеты нужно около 150 тысяч. Ладно, еду и продукты я как-то куплю, но вот 150 тысяч… Где их взять?

Чем больше участвуешь в соревнованиях, тем больше опыта и тренировок. У нас тренировок, как ты видела, не очень много – одна в неделю, час на «Моторе». Зимой – хорошо, что нам навстречу пошло руководство «Центра бокса и настольного тенниса». Прониклись нашей историей и выделили время для тренировок в воскресенье, когда у них своих соревнований нет. Чтобы говорить о спортивном результате, нужно хотя бы три тренировки в неделю. А аренда зала упирается в деньги.

– Мы в Авиастроительном районе Казани. Тут куча заводов. Почему не попытаться договориться с ними?

– Наверное, время не то. Буду думать так.

Считаю, помощь к нам должна приходить из других сфер. Постараемся в этом направлении работать, а не ходить куда-то на завод. Оттуда нас просто переадресуют со словами: «Почему мы должны этим заниматься, когда есть профильные ведомства?»

– Как это возможно в Казани, которая по многим показателям – третий город в России?

– Наверное, нет интереса. Чтобы он возник, команда должна показывать результат. А нам пока это не удается. А не удается, потому что не хватает тренировок и поездок на соревнования.

– То есть ты считаешь, что внимания к вам было бы больше, если бы вы давали результат?

– Думаю, да.

– Но это же как будто путает посылку и следствие?

– Да. Но я думаю, что было бы так.

– Сколько денег нужно, чтобы команда ездила на все желаемые турниры и ни в чем не нуждалась?

– Даже не размышлял на эту тему.

– Почему?

– Не особо в это верю.

– Во многих вопросах ты звучишь наполненно и вдохновленно, но, когда речь про финансирование команды, потухаешь.

– Потому что я наполнен и вдохновлен, когда дело касается того, что я могу сделать. А размышлять гипотетически – не мое. Дали бы сто тысяч, я бы и думал, что с ними делать.

Отчасти поэтому сейчас я на финальном этапе создания НКО – прежде всего, для участия в государственных грантах и программах.

Как работу Андрея с парнями воспринимает его 14-летняя дочь

– Сколько твоей дочке лет?

– Четырнадцать.

– Сложно?

– Как думаешь, когда она впервые увидела лабубу, ей хотелось, чтобы она появилась на ее сумке или нет?

Мы с женой – друзья для Софьи, не враги. Не пытаемся что-то запретить или поставить ее в какие-то рамки, говорим на равных, не пытаясь ей что-то навязать, не объяснив. Она свободно выражает мнение и мысли. «Будешь делать так, потому что я этого хочу» – это не работает.

– У нее не было ревности из-за того, что ты такому количеству ребят уделяешь столько времени?

– Никогда. Абсолютно. Ревность, наверное, возможна, когда ты вообще не занимаешься ребенком, а у меня всегда и на нее хватало времени.

Когда была помладше, приходила со мной на тренировки, даже что-то подсказывала. Дети, естественно, ее воспринимали по-особенному: это же дочка Андрея Юрьича. Она даже гордилась, в детстве хотела работать педагогом. Когда в школе просили рассказать о родителях, она такая: «Мама, а можно я о папиной работе расскажу?»

Но в какой-то момент ей стало неинтересно – появились свои интересы и заботы. Мы воспитываем ее в демократической обстановке, у нее есть право выбора: куда поехать, где отдыхать, как проводить время. Сейчас отношение: «Классно, папа, что у тебя такая работа, но я что-то больше не хочу туда ходить».

Семья абсолютно здраво на все реагирует: видит, как ребята ко мне относятся, и понимают, что это благое дело, которое уже стало частью жизни. Кто, если не я?

«Это мой экзистенциальный выбор – выбор веры в человека». Почему Андрей не думает закрывать команду и каким должен быть педагог

– Вы когда-нибудь обсуждали с ребятами, что произойдет, если тебя не будет в их жизнях?

– Когда возникают такие темы, они сразу пытаются сказать что-то в духе «Да ладно, че вы начинаете?» Подойдут, попытаются обнять.

Пару раз я в сердцах после неудачных матчей – например, после 0:6 – говорил: «Зачем это все, раз не хотите?» – «Хотим. Просто не можем пока. Тренировок мало».

Вот зараза, правы же. Ладно, двигаемся дальше.

– Была когда-то мысль закрыть команду?

– А для чего тогда все это было?

Такой шаг – способ расписаться в собственной беспомощности. Я так не могу. Это же не просто команда, которую я вчера набрал. Многих с третьего класса знаю – всю их историю, всю и