Признание в любви к молодому Игорю Костолевскому: воспоминания о неповторимой харизме

«А он мне нравится, нравится, нравится, и для меня на свете друга лучше нет…» — пела незабвенная Анна Герман замечательную песню на музыку Владимира Шаинского. Прекрасно пела, как сейчас помню. Но вот представьте себе, что это же самое исполнил Лев Лещенко, или Николай Басков, или Дима Билан. Разве такое возможно?

Нет, у нас была одна замечательная песня из 30-х годов: «Когда простым и нежным взором ласкаешь ты меня, мой друг, необычайным цветным узором Земля и небо вспыхивают вдруг…» Ее пел в свое время великолепный Вадим Козин, а в наше время она звучит в фильме Карена Шахназарова «Зимний вечер в Гаграх». Но скажите, а друг — это кто, он или она?

Известно, что даже Лев Николаевич Толстой, мужчина из мужчин, воевавший за Крым и за Кавказ, отец тринадцати детей, на минуточку, в своих дневниках писал, что влюблялся в мужчин, называя при этом братьев Пушкиных. Мусиных-Пушкиных, конечно, а любовь, само собой, была платонической. Даже Софья Андреевна ревновала своего мужа к Черткову, если вы понимаете, о чем я.

И вот теперь, после такой вводной, я хочу сделать каминг-аут. На днях, в очередной раз посмотрев советский сериал «И это все о нем», я все про себя понял. Раньше просто не мог это сформулировать, а теперь — да, получилось. Я влюблен в Игоря Костолевского. Нет, не в того, который сейчас, а в молодого свежего красавца. Просто не могу отвести от него глаз, вот до какой степени. В том фильме режиссер в главных ролях действительно снял красивых людей, артистов, мужчин — Маркова, Виторгана и его, Костолевского. Но если первым двум я безусловно отдаю должное, люблю по-человечески, то на Игоря смотрю затаив дыхание. И ничего с собой не могу поделать.

Вот точно так же в «Гараже» им восхищаюсь: «Боже, какой красавчик!» И в козаковской «Безымянной звезде», где он с Вертинской, и эти его очечки… И в «Законном браке», где он с Белохвостиковой, артист, отказавшийся от брони. В конце его призывают на фронт, и… всё, одни большие глаза Белохвостиковой, а в них — только слезы.

А в «Звезде пленительного счастья» — о-о, как он там хорош! И даже в «А зори здесь тихие…», где роль-то всего на одну минуточку: воспоминания Сони Гурвич о своем парне, друге, студенте перед самой войной. Вот они там катаются на коньках, и он такой нескладный, долговязый, и опять в очках. Да, и это все о нем.

Тем, кого я обидел этим своим потоком сознания, приношу искренние извинения. Наверное, кто-то будет еще и смеяться, хотя, поверьте, я был абсолютно серьезен. А некоторые скажут: да у него крыша поехала… Как царь Соломон, отвечу всем вам: и ты прав, и ты прав. Но сердцу не прикажешь. Игорь Матвеевич, я люблю вас!