«В любви — Христианин»: Цискаридзе рассказал, какая трагедия случилась в его первый выход на сцену 40 лет назад

— Николай, вы ассоциируетесь с прекрасным животным — полным грации, красоты и изящной лени. С кем вы сами себя ассоциируете?

— Есть такой тест — надо быстро назвать трех животных. У него такая расшифровка: первое — как вы хотите, чтобы вас видели; второе — как вас видят; третье — кем вы являетесь на самом деле. Когда мне однажды задали этот тест, я ответил: «Черная пантера, орел и слон».

Но если честно, я ни с кем себя не ассоциирую. Единственное из всех замечательных эпитетов, которые вы произнесли, — слово «лень» — вот оно мое любимое. Наверное, самое вожделенное.

Я очень люблю ничего не делать, но, к сожалению, у меня это редко получается.

— Что за лень вас одолевает? Сплин? Русская хандра?

— Нет, просто грузинская лень.

— И, тем не менее, именно сегодня (разговор происходил 25 апреля 2025 года. — Авт.) у вас особенный день. Не относящейся к лени — 40 лет, как вы вышли на сцену.

— Я даже не могу поверить, что столько лет прошло. Ощущение, будто это было вчера. Я случайно посмотрел на календарь, увидел дату и подумал: у кого-то день рождения? Стал вспоминать — Боже, это же…

— Каким был ваш 1985-й?

— Мой 1985 год был безумно интересным, я прекрасно его помню. Первый год моей учебы в хореографическом училище и год XII Всемирного фестиваля молодежи и студентов.

Участие в таком мероприятии в Советском Союзе было событием, а мы участвовали!

Потом 1995 год — взлет моих главных ведущих ролей. Начал я чуть раньше, но именно в 1995-м, с января по декабрь, сделал тринадцать очень значимых воплощений.

Двухтысячный год — Миллениум — тоже запомнился.

2005-й — очень удачный год.

2015-й — время восхвалений уже в управленческой деятельности, очень много интересных событий.

А 2025 год… Я, честно, никак не могу поверить, что уже 2025-й. Очень часто, подписывая что-то, по привычке пишу «2024-й», хотя на улице уже почти май. Не могу привыкнуть.

— Сегодня будете отмечать?

— Выпью бокал белого вина. В память всех тех людей, кто имел отношение к этому замечательному дню. С кем уже нельзя разделить этот момент.

— Менялось ли за столь долгий срок ваше отношение к сцене?

— Нет. Я всегда очень волновался и волнуюсь до сих пор, особенно за своих учеников.

Когда они танцуют, я сжимаюсь, жмурюсь, боюсь за каждый сложный элемент. Я по-настоящему вижу спектакль только потом — на видео. Волнение и трепет остались навсегда.

Внешне, возможно, я кажусь очень уверенным человеком. Иногда сам смотрю свои интервью и думаю: какой наглый тип!

Но внутри — все совсем иначе.

— Николай Цискаридзе — внутри робкий человек?

— Не робкий, но у меня всегда была другая сверхзадача. Например, возьмем аплодисменты. Однажды я танцевал с очень известной артисткой. Уже сам был опытным человеком. И заметил, что, когда спектакль заканчивался, аплодисменты шли на убыль, мне хотелось просто уйти со сцены — быстрее раздеться. А она не хотела уходить — ей хотелось стоять и стоять на сцене.

Я понял: у нее психология другая. Ей нужен был поклон, аплодисменты, а мне — нет. Я никогда не стремился к поклону. Мне нужен был другой момент — элемент сказки, чуда, творчества. Без этого я бы никогда не выбрал такую тяжелую профессию.

Цискаридзе примеряет парик Смоктуновского.

Мама говорила: «Болеть некогда, надо работать»

— Вы помните свой тот, самый первый выход на сцену?

— Почему я хорошо помню этот день 40 лет назад… Я про это никогда не рассказывал. В тот день в Тбилиси произошла колоссальная трагедия: мать убила двоих своих детей. Она была жертвой домашнего насилия, тогда этого и понятия-то на слуху не было. Их дом стоял по соседству, и дети были моими друзьями, с которыми я часто играл. Она убила их, потом пошла в милицию и во всем призналась. Ей никто не поверил сначала, но потом все подтвердилось.

Детей хоронили 40 лет назад — в день моего выступления. Событие было шоковое и собрало целую толпу любопытствующих, сочувствующих. Я шел на спектакль, пробираясь сквозь эти волны людей. Мне было 11 лет.

Это было сильное потрясение.

Сел в троллейбус и думал: их больше нет, а я сейчас должен выйти на сцену.

Этот опыт оставил сильнейший след.

— Были ли потом моменты, когда не хотелось выходить на сцену, но вот также приходилось?

— Да. Особенно в 90-е годы, после смерти мамы. Мне было всего 20 лет, когда ушли все родные. Но я продолжал танцевать.

Мама всегда говорила: «Болеть некогда, надо работать». Она уже в конце знала о скором уходе и предупреждала меня: «Ника, я скоро уйду, ты не должен из-за этого ничего отменять».

Это научило меня разделять жизнь на сцене и за кулисами.

— Вы учите своих учеников такой профессиональной жертвенности?

— Научить никого нельзя. Можно только дать образование, показать путь. Но сколько человек унесет — это уже его выбор.

— У вас сегодня еще одна значимая дата — 30 лет педагогической деятельности.

— Да, это удивительно. Я вспомнил об этом благодаря своему однокласснику. Он пришел ко мне в 1995 году, попросил помочь подготовиться к конкурсу.  Я тогда сам учился в институте на педагога, ему нужна была помощь, а мне — практика. Я сказал: «Да!» В итоге он получил награду, а я — практический опыт и зачет.

— За что вы можете выгнать талантливого ученика?

— Я любого ученика выгоняю только за невнимательность либо за проявление ненадлежащего своего эго, которое не может быть в моем классе. В его классе — пожалуйста, делайте что хотите. Знаете, мои педагоги меня приучили, так и я их приучаю, что это мой класс, и здесь мои правила. Не нравится — дверь всегда открыта, она в ту сторону открыта. Всегда в ту, в эту — практически никогда.

А разочаровываюсь я в человеке — это, конечно, имеет в основе какие-то этические поступки, которые несовместимы с моим пониманием прекрасного. Такое абсолютно христианское восприятие жизни.

— Было ли безумно жалко расставаться с кем-то, но вы все-таки сделали это?

— Да. Был один мальчик — очень красивый ребенок, очень талантливый. Я его искренне любил с самого детства. Все знали, что он, так скажем, мой фаворит.

Но он был очень капризный, очень тяжело взрослел. У него все время были конфликты с педагогом, у которого он учился. Я постоянно в этих конфликтах принимал участие как начальник. А этот педагог, который ему преподавал, был безумно порядочным человеком. Помимо того что хороший профессионал, он еще, знаете, будучи артистом балета, попал в армию и прошел Чечню. И он видел жизнь очень серьезную, потому был безумно выдержанным человеком. И он никогда ни одного дурного слова о ребенке не сказал. Но в какой-то момент вдруг подходит и как-то робко говорит: «Николай Максимович, то, о чем-то говорит этот ученик, — неправда». А ребенок говорил уже чудовищные вещи, все время жалуясь. У меня же возникали сомнения в его словах, потому что это не клеилось с моим видением этого человека-педагога. И вот через какое-то время так сложилось, что дети подросли, и я взял этот класс. И все то же самое началось со мной — один в один. Я не мог в это поверить, я делал все, чтобы спасти какие-то взаимоотношения и так далее, достучаться до парня. Но у него было безумно завышенное эго по отношению к себе: он должен быть центром внимания, он не переносил хоть какой-то конкуренции. Надо было восхищаться только им, заниматься только им. Это было очень сложно. И в какой-то момент, когда это перешло границы, я его выгнал. Я выгнал, и много как бы про себя потом дискутировал: правильно ли я сделал. Но я спас себя, я спас свою работу с остальными детьми. И потом, хлебнув от этого человека просто огромное количество грязи, я лишний раз убедился, как я был прав. Надо было еще раньше выгнать. Ну просто невозможно было поверить, что в столь юном возрасте такая черная, вот чернющая душа. Этого ребенка было не спасти.

В академии живет дух Агриппины Вагановой.

Фото: Из личного архива

Прошло какое-то время. Я однажды летел в самолете, и случайно со мной оказался человек рядом в кресле. Мы с ним разговорились, и оказалось, что он — начальник отца того парня. Ну и как-то так он назвал имя в разговоре, а я в какой-то момент сказал: «Знаете, у нас очень неважно закончились отношения». Он спросил: «А что такое?» Я в двух словах рассказал. Он говорит: «Ой, как интересно, как сын похож на отца!» — и он не стал больше никак это комментировать. Я подумал: «Ну, все ясно».

— Он так и не извинился?

— Нет, а такие люди не извиняются. Они могут не то что извиниться, они могут прийти опять спустя лет 20 и снова предъявить претензии. Но его уже миллион раз жизнь мылом умыла. Потому что характер же не меняется.

— У вас женский выпуск в этом году, это вообще первый в Петербурге за пять последних лет такой. Сложно учить девочек?

— Если мы почитаем любые справки о любых великих балеринах XIX и начала XX века, мы увидим, что тогда девочкам только мужчины преподавали. Это потом все поменялось. После революции идея феминизма очень серьезно усилилась, и, конечно, это изменило и ход балетной истории. Другое дело, что в данном случае Петербургу безумно повезло с тем, что была женщина с абсолютно мужским характером — Агриппина Ваганова, которая дальше сделала просто чудо… Вы знаете, дело в том, что талант вообще вещь, никак не передающаяся по наследству. То же самое педагогический талант и бизнес-талант. Какой угодно талант. Это вещи, которые ну очень редко появляются.

В этом году сто лет ее выпуску. Она стала выпускать с 1921 года, но своим называла выпуск 1925 года: она их учила дольше всех, почти шесть лет, и в том выпуске была Марина Семенова — человек, выдающийся в дальнейшем: балерина, педагог, и мой педагог непосредственно. И для меня очень дорогой человек. Как бы это была полностью ею выученная девочка. И надо отдать должное Марине Тимофеевне: пока она работала в Питере, а потом в Москве, она в принципе с другими педагогами никогда не работала. Для нее Ваганова все равно была главным учителем, главным ориентиром. Она регулярно садилась на поезд, ехала в Питер. Во-первых, навещала семью. Во-вторых, работала с Агриппиной Яковлевной. Она ее всю жизнь называла «моя черненькая мамочка», потому что родная мама Марины Тимофеевны была блондинкой. Сама блондинка, а Агриппина Яковлевна была армянка, черненькая.

— У вас прям целая параллель.

— Да, параллель, и это тоже совпадение такое, я думаю, совершенно не случайное.

30 лет моей педагогической деятельности и 100 лет, как выпустилась Марина Тимофеевна Семенова. Что интересно? В этом же классе выпустился один из блистательных танцовщиков начала XX века Александр Иванович Пушкин. Он потом становится блистательнейшим педагогом, который выпустил большую плеяду танцовщиков. Вот всегда называют, конечно, двух самых главных учеников — Нуриева и Барышникова. Но первым его классом был класс во время войны, во время эвакуации в Перми. Там учился мой педагог Петр Пестов, кто учил меня в школе. Так что вот если Марина Тимофеевна — моя такая балетная мама и мой главный ориентир был, то Пушкин — это балетный дедушка по моему педагогу. Видите, все как бы не случайно.

— У вас, наверное, что-то планируется, посвященное юбилею?

— Когда мне исполнялось 50 лет, меня очень много расспрашивали про юбилей. Все время говорили, что я обязательно должен его отметить. Но поймите, я родился 31 декабря — это вообще не юбилейная дата. Однако я подумал: отметить свой педагогический юбилей — вот это действительно нестыдно.

На выпускном первый акт будет посвящен столетию первого выпуска Вагановского училища. «Лебединое озеро» — в честь Марины Тимофеевны и первого выпуска академии. Ведь главная роль для Марины Тимофеевны была Одиллия в «Лебедином озере».

Это очень тяжело, но я рискую.

Второй акт мы посвятим восьмидесятилетию Победы в Великой Отечественной, потому что одной из главных премьер во время войны был балет «Гаянэ». Я лично восстанавливаю всю ту хореографию, которую поставила замечательная характерная танцовщица Мариинского театра Нина Анисимова. Многое утрачено, давно не исполнялось.

А в третьем акте будет яркий классический отрывок, который я посвящаю своей педагогической деятельности: там выступят мои любимые воспитанницы, которых я выпускаю в этом году.

— У вас все получится!

— Дай бог!

— В последнее время ваш бренд, ваше имя получили совершенно новые многие воплощения. Вас выбрали человеком года, ваши книги стали бестселлерами, побив тиражи Пелевина и других…

— Мне кажется, когда человек начинает зацикливаться на признании, у него ничего не выходит. А когда он просто делает свое дело хорошо и идет дальше, тогда приходят настоящие плоды. Я это часто наблюдал. Многие люди помешаны на карьере, на количестве лайков, подписчиков, а в итоге ничего не складывается. Приходится что-то покупать, накручивать. Мне этих людей просто жалко. Я никого не осуждаю, но понять такое поведение не могу. Как человек, который не пользуется социальными сетями, я не совсем понимаю их значение. Хотя иногда мне что-то показывают — бывает очень информативно и полезно для работы. Но зависеть от этого — значит жалеть самого себя. Ведь столько еще непрочитанного в жизни, а тут заниматься ерундой…

Преемственность традиций: «Исторически сложилось, что балеринам XIX и начала XX века преподавали только мужчины».

Когда любишь — заботишься, поливаешь, облагораживаешь

— Читатели «МК» прислали вам множество своих вопросов.

— Давайте, я постараюсь ответить.

— Почему в столовой академии продают булочки? Зачем искушаете?

— Почему бы и нет? Там же учатся и мальчики, и взрослые люди. Для кого-то это полезно.

— Что на самом деле мешает плохому танцору и что может рассказать о человеке танец, движение?

— Движение очень многое говорит о человеке. Люди могут менять речь, маскировать поведение, но движения выдают характер быстрее всего.

Что мешает плохому танцору? Артист — самая зависимая профессия. Особенно балет и цирк — это скоропортящийся продукт. Век короткий. Может помешать все что угодно: отсутствие удачи, не тот руководитель, даже при наличии всех способностей.

— Как вы думаете, есть ли жизнь на других планетах?

— Не знаю. Мне трудно понять две вещи: бесконечность Вселенной и что находится за ее пределами. Мы знаем о планетах в Солнечной системе, но я уверен, что есть еще много чего, чего мы просто пока не открыли. Когда-то о Плутоне знали лишь теоретики, а теперь его видно в телескопы. Думаю, будут находить еще планеты, целые системы. Представить себе масштабы невозможно.

— Ваше любимое воспоминание из детства?

— Я очень люблю вспоминать веранду в квартире моей няни. Сижу на теплом полу, доносятся запахи из кухни, жизнь кажется очень мирной и сытной. Никуда не надо бежать, не нужно в школу.

— Говорят, что нельзя возвращаться туда, где было хорошо. Вы возвращаетесь?

— Когда возвращаюсь, понимаю: пространство уже другое. Недавно я вышел из академии. Вечерело, машин почти не было, и можно было разглядеть всю красоту архитектуры. Накануне я листал книгу с фотографией этой улицы XIX века. Снег, брички, люди…

Я смотрел и думал: больше ста лет прошло. Интересно, что будет здесь еще через сто лет? Кто будет стоять на этом месте? Любое место со временем меняется, и нельзя воспринимать его по прежним ощущениям.

— За что вы себя любите и уважаете?

— Не знаю… Но я христианин. В Евангелии сказано: возлюби ближнего своего, как самого себя. Значит, сначала надо полюбить и уважать себя, чтобы уметь проявить эти чувства к другим.

— Вы в одном из интервью сказали, что первая любовь всегда бывает неудачной. Существует ли истинная любовь?

— Конечно, существует. Но другое дело, что все зависит от угла зрения. Очень часто мы путаем страсть с любовью, привязанность — с капризом. С этим чувством вообще сложно — каждый по-своему понимает значение этого слова. Но, понимаете, когда человек говорит: «Я люблю цветы» — и забывает их поливать, это же не любовь. Когда любишь — заботишься, поливаешь, облагораживаешь. А когда не любишь — забываешь. Вот и все.

— Оригинальный вопрос: как вы понимаете смысл и философию сказки про Курочку Рябу, которая снесла золотое яичко?

— Ой, никогда об этом не думал. Я подумаю и в следующий раз отвечу.

— В чем ваша сила и неординарность как педагога?

— В диком профессионализме — это первое. И в том, что я учился у самых великих представителей этой профессии. Это Петр Пестов и Марина Семенова, которые увидели во мне способности. Они надо мной издевались — мне так казалось в 18–25 лет. Но они столько вложили в меня сил, информации, что потом я им миллион раз сказал спасибо. В какой-то момент я понял, что у меня действительно это получается лучше, чем у других, — потому что дано.

Педагог в балете — это не тот, кто сидит и занимается собой. Ты живешь жизнью другого человека, вникаешь в его тело, понимаешь, где ошибки, ощущаешь координацию и музыкальность его тела, плюсы и минусы, и, исходя из этого, строишь всю его роль, свое обучение.

Я с детства слышал: «Ваганова была хорошим педагогом, потому что отбирала лучших учеников». В Москве слышал: «Головкина — лучший педагог, потому что отбирала лучших». Про моего педагога Пестова говорили то же самое. А потом уже про меня: «Конечно, Цискаридзе может выучить любой!» А это на самом деле самое сложное — учить очень способного ребенка.

И в театре я всегда слышал: «Уланова — великая педагог, потому что отбирала лучших». Это бесконечная история.

Петр Антонович Пестов говорил правильно: только ученик по-настоящему может сказать: «Вот этот человек — мой педагог». Но часто ученики называют другие имена — по разным причинам: карьерным, семейным, личным. Но со временем все становится видно.

Так что моя сила только в профессионализме. Этому я учу своих учеников. Мне приятно слышать в разных театрах: «Ваших видно сразу: они самые собранные, дисциплинированные». Я считаю это своим большим плюсом. А дальше — все по способностям.

— Если бы вы могли воплотить в спектакле какой-то эпизод своей жизни, что бы это было?

— В принципе, есть мюзикл «Билли Эллиот», который Элтон Джон написал — про мальчика из шахтерского городка, ставшего артистом балета.

Если немного переделать, получится очень похоже на мою историю. Я не из шахтерского города — я из фешенебельного района Тбилиси. Но там артисты балета не рождались. Девочки иногда шли в балет, а мальчики — никогда. Мальчиков готовили к дипломатической, юридической, медицинской карьере. Балет был совсем не про них.

— Из известных людей прошлых эпох с кем бы вам хотелось встретиться?

— Очень много таких людей. Имена менялись бы в зависимости от настроения. Конечно, хотелось бы увидеть Пушкина, Наполеона и многих других.

Иногда думаю: хотел бы попасть во двор Людовика XIV в XVII веке. А потом вспоминаю про вонь, отсутствие гигиены — и сразу не хочу. Мы избалованы чистотой: можем каждый день менять не то что белье — всю одежду полностью. Тогда это позволено было только королям и герцогам, а не простым людям.

Педагогические будни.

Фото: Из личного архива

Спасибо Богу за все

— Говорят, что ваша мама умела гадать и предсказывать будущее. А вы умеете гадать? Часто ли видите вещие сны?

— У меня, к сожалению, есть какие-то способности, чуйка срабатывает. И я это очень не люблю, потому что она всегда срабатывает. Вот всегда! Что-то тебе подсказывает, что произойдет так, — и вдруг это происходит. Иногда я прямо картинку вижу: лицо человека, радость или еще что-то — и потом всегда будет то же ощущение. Очень не люблю, но у меня всегда срабатывает. Допустим, знакомишься с человеком — и он тебе сразу не нравится, хоть тресни, что-то отталкивает. И всегда это потом подтверждалось. Я стараюсь гнать такие мысли, но…

— Какой вопрос вы бы задали Богу?

— Богу?.. Да никакого. Только спасибо Богу за все — даже за неудачи.

— Что бы вы вынесли из горящего помещения?

— Не знаю. Я не хочу оказаться в горящем помещении. Так поставим вопрос.

— Как долго вы дружите с Алисой Фрейндлих? Расскажите о вашем знакомстве.

— Ой, очень много лет! Еще с 90-х годов.

У нас с Алисой Бруновной оказались общие друзья. Нас познакомили, ее внуки тогда были совсем маленькими — Нюся была просто ребенком, Никитка — совсем мальчишкой. Я с ними познакомился, начали играть — я сам был еще очень молодой человек, не ребенок, но все равно…

Алиса любит покурить и, как любой нормальный русский артист, любит простой, живой язык. И когда при первой встрече у нее вырвалось слово, она увидела, что я не удивился. Тогда она сказала: «Вы наш». И с тех пор я стал своим. Потом сложилась удивительная дружба на троих: я, Марина Мстиславовна Неелова (ближайшая подруга моей мамы) и Алиса Бруновна. Марина водила меня на спектакли.

И знаете, как-то очень схожие характеры у нас. Мне казалось тогда, что я младше них, а теперь — что стал старше, потому что они не меняются, а я взрослею. Это была настоящая сказка — знакомство с богинями, на которых молился, возможность обсуждать с ними сокровенные вещи.

— Что для вас истинная дружба?

— Абсолютное доверие и уверенность в том, что это доверие никогда не будет нарушено.

— Что самое мистическое было в вашей жизни?

— Наверное, то, что я стал артистом. Это уже мистика. Этого не должно было произойти, но произошло.

— С каким сказочным персонажем вы бы себя ассоциировали?

— Хотелось бы — с чем-то грандиозным, которое меньше всего работает и больше всего получает… Но серьезно, я никого конкретного не могу назвать. Иногда кажется, что я просто транслятор чего-то интересного: все время чем-то интересуюсь, ищу, читаю, смотрю. Миллион вещей, о которых еще не знаю.

— Если бы вам выпала судьба возглавить страну в трудные времена, что было бы главным?

— Дисциплина. Всегда и везде. И уважение ко всему вокруг — к людям, к животным, к природе.

— Расскажите про куклу Щелкунчика: почему она в восточной одежде?

— Спектакль оформлял Салико Вирсаладзе — тот же, что в Большом театре, но в разных версиях.

В версии для училища он оформил наряд более классическим образом — немецкая форма: бело-голубая. Щелкунчик одет соответственно, без фантазий.

А в Большом театре спектакль ставили специально под Владимира Васильева — одного из самых техничных танцовщиков, но с фигурой не совсем принца. Чтобы облагородить его образ, Григорович и Вирсаладзе решили одеть его в специальный оттенок красного цвета. И это решение сделало чудо. Но этот костюм подходит очень немногим: нужно иметь идеальную фигуру, чтобы красный цвет не испортил восприятие.

В спектакле училища — белый низ и голубой верх. И каждый раз, когда мы надеваем этот костюм на новых исполнителей, я в ужасе: сочетание очень сложное и далеко не каждому подходит. А я не люблю все некрасивое. Когда мне не нравится, я сразу отворачиваюсь: не могу смотреть на уродство. Поэтому приходится сильно стараться, чтобы выглядело хорошо.

— Получается ли у вас прощать? Есть что-то, что вы до сих пор не простили?

— Я никого специально не прощаю и не осуждаю. Это дело Всевышнего.

Если человек сделал гадость, я просто стараюсь уйти как можно дальше и не находиться рядом.

Говорить о чужой ситуации — не мое дело. Только если кто-то очень близкий спросит мое мнение, тогда скажу честно. Но я никогда не комментирую чужие театры, коллективы, профессии. Могу только сказать: «Нет, это мне не близко, неинтересно».

— Есть ли связь между танцем и молчаливым диалогом с Богом? Бывает ли, что движение становится молитвой?

— Мне кажется, с Богом вообще не надо говорить: Он и так все знает. Он смотрит прямо в душу и в сердце. Это как в фильме «Сталкер» — человек шел с одной просьбой, а исполнилось настоящее желание, которое у него было в глубине души.

Что касается движения: некоторым людям Бог дает такой дар… Мы упоминали Владимира Васильева. У меня с ним были непростые отношения как с директором, но как артист — он был величайший. Каждый раз, когда он начинал работать в зале, я ловил себя на мысли: невозможно оторваться. Это талант непередаваемого масштаба.

Сейчас очень много исполнителей, которые технически делают все хорошо, но… нет цвета, запаха, вкуса. Раньше я мог по первому движению отличить Плисецкую, Максимову… Сейчас смотрю — и десять минут не могу понять, кто передо мной. Все одинаковые.

Когда мне было 16 или 17 лет, я видел в Америке на гала-концерте артистов балета, и они танцевали, как Нуриев или как Барышников. И понял одно: я не хочу никому подражать. Лучше быть собой, даже если ничего не получится. Потому что Барышников гениален сам по себе, Нуриев — сам по себе. А копию я знать не хочу.

— В какой игре вы точно всех обыграете?

— Нет такой игры.

— Расскажите, как вам работается над ролью Людовика Великого по пьесе «Кабала святош»… И когда нам ждать премьеру?

— Если все будет хорошо, все удачно сложится, то премьера должна быть в начале сезона, то есть осенью.

Как работается? Безумно интересно. Пока впитываю все что могу. У меня замечательные партнеры, чудесный режиссер — Квятковский.

Я постигаю новую профессию. Да, я очень известный артист, но раньше я молчал на сцене — а это совсем другое. Я очень стараюсь все сделать как полагается. А что из этого получится — не могу вам сказать. Понимаю, как вписать себя в пространство, но здесь действуют совсем другие правила и законы.

— У вас сейчас очень много воплощений: артист, телеведущий, педагог. Вы еще не расстались со сценой. Танцуете.

— Я редко выхожу на сцену. Последний раз выходил в сентябре. С тех пор пока нет.

— Правда ли, что вас приглашают в крупные бренды читать лекции для руководителей?

— Бывает.

— Какое ваше воплощение на данный момент самое основное?

— У меня действительно много воплощений. Но все-таки главное поле деятельности — то, которое вписано в расписание.

Я привык жить по расписанию: встал утром — знаю, туда-то, туда-то и туда, иду и делаю. А отпуск — это отдельное счастье.

Когда ты позавтракал и тебе никуда не надо идти — это самое прекрасное. И мне это никогда не надоедает.

— Вы никогда не думали написать сценарий?

— Не думаю, что сценарий — это мое.

Хотя мне это всегда было интересно. Я вырос в доме кинематографистов в Пицунде. Мы с мамой там отдыхали, и мама подружилась с одной женщиной — супругой главного сценариста фильма «Бумбараш».

Я тогда в детстве не понимал: зачем писать сценарий, если есть уже произведение?

А сейчас, слушая интервью великих режиссеров и актеров — и наших, и голливудских, — я все время слышу: «Фильм получился, потому что был гениальный сценарий».

Значит, это действительно так. Просто нужно этим серьезно заниматься. Это как хореография: кому-то она кажется простой, а на деле — очень сложная вещь.

— Что символизирует ваша брошь?

— Ничего. Просто такая милая — серебряный зайчик. Кто-то подарил. Я прикрепил, и он тут живет. Иногда пытаюсь вспомнить, кто подарил, — и не помню.

Среди вопросов наших читателей Николай Цискаридзе выбрал наиболее для себя интересный: «Про философию Курочки Рябы. Я никогда не думал об этом! Теперь подумаю. Почитаю разные теории. Это интересно». Победитель получит пригласительный на два лица на выпускной спектакль академии в Кремлевский дворец на 18 или 19 июня.